Взятие Полоцка войсками Ивана IV в 1563 г. (2)

2 февраля в войсках был проведен смотр, и приказано было «делать туры». Под термином «туры» могут скрываться укрепления самых разных типов: просто насыпные, из плетеных корзин, передвижные деревянные башни, наконец, в данном случае, - ни то, ни другое, ни третье. Виленский летучий листок дает сведения, по которым можно хотя бы примерно представить себе вид грозненских «туров» - это были деревянные каркасы, очевидно, передвижные, или на катках, заполненные мешками с землей.
Строили их в лесу, «в двух милях от города», и каждые десять человек должны были сделать одну «туру» - вероятно, некое звено общей цепи возводимых укреплений.63) Кроме того, уже во время похода «розмысл и фрязи» (наемные военные инженеры-итальянцы) приготовили щиты, «с которыми итти перед туры, и туры за ними ставити».64) 4 февраля туры начали ставить вокруг стен и придвинули к городским укреплениям наряд.
На протяжении всего времени полоцкой осады от 30 января вплоть до падения города русским командованием были четко организованы разведка и охранение. 30 января застава была выслана за Двину, к Бельчицкому монастырю. Несколько дней, до полного смыкания кольца осады, застава в Задвинье оставалась, ежедневно сменяясь. Затем заставы начали отправлять дальше, по Виленской дороге до «Глубоцкой волости», не доходя до Глубокого 10-15 верст (ок. 60-65 км от Полоцка), а также по Луцкой дороге65) (5 верст от Полоцка). Известие в Хронике Стрыйковского подтверждает наличие московских застав в районе Глубокого.66) Помимо передовых застав 4 февраля высланы были отряды для охраны кошей и наряда,67) подтягивавшихся еще целую неделю по великолуцкой дороге.
Виленский воевода и великий гетман литовский Н. Радзивилл мало что мог противопоставить московской армии. Переписка между ним и королем Сигизмундом Августом свидетельствует о полном бессилии последнего помочь чем-либо Литве. В письмах от последних чисел января (т.е. отправленных в тот момент, когда московская армия была уже на марше от Великих Лук) король сообщает Радзивиллу о «немалых силах неприятельских и большой опасности», далее о тщетных попытках хотя бы собрать деньги для найма солдат. В свой срок, получая эти письма, Радзивилл вполне мог воспринять их как изощренное издевательство. 31 января, в день начала осады Полоцка, Сигизмунд Август пишет великому гетману литовскому, что отправил на подмогу воеводичей Русского и Поморского и пана Ляского, но лишь первый двинулся с сотней конных (!), а два последних остались на месте.68) Л. Гурницкий сообщает о пребывании в Вильно немногочисленного королевского двора, который мог скорее устрашить московского государя именами старших воевод, чем действительно обеспечить защиту литовской столицы.69) Стрыйковский прямо назвал численность корпуса, с которым Н. Радзивилл и польный гетман Г. Ходкевич выступили против московских войск из Минска: 2000 литовских солдат и 400 поляков. Более этого Радзивилл собрать не мог из-за поспешности и отсутствия времени для ожидания отрядов из отдаленных поветов.70)
Учитывая сложную социально-политическую обстановку в Великом княжестве Литовском (конфедерация 1562 г. за унию с Польшей) и неожиданность русского наступления,71) указанную цифру можно принять как вполне вероятную. Русские разряды и один из летучих листков (виленский, марта 1563 г.) сообщают о сорокатысячном войске при 20-26 орудиях.72) Скорее всего эти сведения - результат слухов, распущенных Радзивиллом, с целью вызвать панику в московском стане, оттянуть часть сил осаждающих на себя - на большее великий гетман не решался. Его корпус переправился через Березину и Черницу и оперировал на расстоянии 8 миль от Полоцка, не ближе. Замысел удался, но лишь отчасти.
13 февраля казанские татары «привели из загонов дву литвинов: Марка Иванова, да Федка Сафонова»,73) кои и явились дезинформаторами. По их словам, ертоул вместе с «Варколапом» (Баркулабом. - Д.В.) был уже в трех милях от Бобыничей. Встревожившись, /98/ московское командование послало крупный отряд во главе с царевичем Ибаком, воеводами кн. Ю.П. Репниным и кн. А.И. Ярославовым. Отряд двигался по маршруту Полоцк - Бобыничи и вернулся назад, узнав от языков, что Радзивилл, стоявший «в Глубокой», передвинулся «...к бору у Черной речки». (Глубокое - ок. 80 км от Полоцка, Бобыничи - ок. 30 км, сев. изгиб Черницы - ок. 45 км.) Причиной отхода отряда послужила болезнь и смерть кн. Ю.П. Репнина.74)

( Read more... )

Взятие Полоцка войсками Ивана IV в 1563 г.(3)

http://annales.info/rus/polock.htm#pol344
Известный российский историк Р.Г. Скрынников отмечает, что «овладение Полоцком было моментом высшего успеха России в Ливонской войне, а затем начался спад, ознаменовавшийся военными неудачами и бесплодными переговорами».152) Это не совсем верно, поскольку в середине 1570-х гг. московским войскам удалось вновь одержать в Ливонии ряд внушительных побед. Но достигнуть столь же блестящего успеха, как под Полоцком, Московскому государству не суждено было еще почти столетие. Более того, Полоцк стал предельным рубежом процесса расширения русских границ, почти непрерывного со времен Ивана III; пиком всех военных достижений России в XVI в. Не менее важным оказалось овладение Полоцком и с точки зрения официальной идеологии: возвращение «вотчины», права на которую были заявлены еще при деде Ивана IV,153) акт «восстановления православия» и укрепление международного авторитета Московского государства.
Весть о полоцком взятии облетела всю Россию: из-под Полоцка были отправлены гонцами к митрополиту Макарию, царице Марии, царевичам Ивану и Федору, брату Ивана IV Юрию Васильевичу и жене Андрея Старицкого Ефросинии кн. М.Т. Черкасский и Ф.А. Басманов. К Новгородскому архиепископу Пимену, наместнику кн. Ф. Куракину, дьякам и купцам, в Юрьев и Псков поехал М.А. Безнин, которому дополнительно велено было передать приказ о посылке гонцов с известием о победе в Феллин, Раковор, Ругодив и «во все немецкие городы». Царь указал «пети молебны з звоном, и по монастырем и по церквей звонити».154) Сообщения о взятии Полоцка вошли во множество летописей, в том числе и краткие летописцы.155)
Казалось бы, остановись государь Московский на этом, закрепи он полученное за собою, не предаваясь мечтам о большем, и не было бы позора Улы и Великих Лук... Но, быть может, виновата в продолжении бесконечной войны не столько мания величия Ивана IV, сколько социальная структура старомосковского общества. Основную боевую силу московской армии составляли мелкие и средние служилые землевладельцы. Их земельный оклад, как правило, отнюдь не реализовывался в действительных дачах,156) а постоянная военная служба оставляла очень немного времени для занятий хозяйством. В результате война становилась если не основным, то очень серьезным источником дохода, источником, насущно необходимым.
Парадоксально, однако средний служилый класс в России был заинтересован в ведении постоянных войн, что в значительной степени совпадало с устремлениями центральной власти. Громадная полуиррегулярная военная машина кормила себя войной и постоянно усиливалась, дабы побеждать в войнах. Постоянное усиление требовало потока средств, добываемых... опять-таки в войнах, которые уже при Василии III превратились из оборонительных в наступательные.

( Read more... )

СЫН ПЕТРА I - АКАДЕМИК ЛОМОНОСОВ?

http://www.liveinternet.ru/users/2197176/post66330131/
Жизнь Ломоносова на Курострове

В ревизской сказке за 1719 год по деревне Мишанинской значится: «Лука Леонтьевич сын Ломоносов, сын его Иван, внук его Никита. Василий Дорофеев сын Ломоносов, Михайло». Почему не написали, как подобает по понятиям того времени, — Василий Дорофеев сын Ломоносов, сын его Михайло?
Но в переписи за 1722 год говорится: «Василий Дорофеев сын Ломоносов 42 лет, сын Михайло 11 лет». То есть Василий уже полноправный из рода Ломоносовых, но о Михаиле пишется просто «сын», а не «его сын Михайло», как надлежало бы.
В ревизской сказке за 1745 год запись гласит: «Лука Леонтьев, Иван и Никита умре. Василий Дорофеев утонул». Напротив Михаила сделана запись: «Отпущен в 730 году для работы в разные городы, который потом не вернулся».
Обычно в ревизской сказке переписывались живые и наличные люди мужского пола. Несмотря на то, что Василий Ломоносов с семейством жил с 1723 года в деревне Денисовке, его включили по деревне Мишанинской, причем как утонувшего вместе с вымершим родом Ломоносовых и оставшимся в живых одним Михайлом, не вернувшимся на родину. Это было, конечно, не случайно.
С рождением Михайлы стала поступать земельная, материальная и денежная помощь от казны. Василий Ломоносов получил земли больше всех.
В декабре 1722 года Мишу Ломоносова увезли в школу на Выг вместе с его двоюродным братом Петрушей Корельским, который был сыном сестры Елены Ивановны — матери Ломоносова.
Василий Ломоносов был против посылки Михайла в школу, но ослушаться не мог, было повеление свыше.
Михайло Ломоносов пребывал в школе у старообрядцев. А в это время умирает его мать. Надо полагать, Петр I был извещен о смерти своей бывшей любушки. Не стало единственной свидетельницы греха царя. Чтобы окончательно отсечь поползновения староверов спекулировать незаконнорожденным сыном, он 7 мая 1724 года коронует Екатерину I, закрепив этим актом право престолонаследования.
Уже на смертном одре Петр I поведал Феофа/у Прокоповичу о своем грехе. И, по преданию старцев, он повелел изъять Михайлу из школы старообрядцев и наказал Феофану: «Обучи, владыка, его в московских школах и приобщи его к сану священника или государственного служащего, на что он будет способен».
На второй или третий день Покрова 1730 года Михайлу Ломоносова скрытно увезли в Сийский монастырь, чтобы затем доставить в Москву на учебу.
Почему Феофан Прокопович такое длительное время не мог осуществить повеление Петра I об обучении Михайлы в московских школах? В период царствования Екатерины I и Петра II, старообрядцы подспудно набирали силу, но с воцарением Анны Иоаннов-ны эту силу удалось ослабить. К тому же еще были живы сводники Елены Ивановны с Петром I.
( Read more... )

1863 г. в судьбах старообрядцев Северо-Западного края Российской империи (1)

http://zapadrus.su/zaprus/istbl/350-1863.html

Исключительный правовой статус русского православия в иерархии религиозных институтов империи наделял эту государственную Церковь положением «первенствующей и господствующей»[11]. В силу своего особого статуса Церковь обладала широким спектром возможностей, правовых и административных, для защиты своих интересов с помощью правительства и местной администрации.
Иерархия «терпимых» религиозных организаций выстраивалась в зависимости от исторических и политических факторов, включавших догматические и канонические аспекты. В частности, близость к вероучению Православной церкви[12]. В связи с указанными критериями иерархия веротерпимости выглядела следующим образом.
На вершине вероисповедно-правовой иерархии стояла Православная церковь, обладавшая привилегиями исключительного характера. За ней следовали покровительствуемые российским императором лютеранская и реформатская церкви, община гернгутеров, армяно-грегорианская, армяно-католическая и римско-католическая церкви. Ниже этих “иностранных” христианских конфессий и общин по объему привилегий стояли общины евреев-караимов, мусульман-суннитов и шиитов; ещё менее привилегированной была община евреев-талмудистов; наконец, последней из привилегированных общин были ламаисты – калмыки и буряты... Признанными, но лишенными привилегий, были шотландские и базельские сектанты, менонниты и баптисты Закавказья, сибирские шаманисты и самоеды-язычники[13].
Легитимность религий, которые были традиционны для многочисленных народов, присоединённых к России, свидетельствовала о том, что государство законодательно признавало те религиозные различия, которые возникали в российском обществе по мере роста имперского пространства. Российская монархия, наделив неправославные конфессии и религиозные общины правовым статусом «терпимых», взяла тем самым на себя обязательство соблюдения гражданских прав своих подданных, никогда не принадлежавших к Православию. Они являлись, согласно общему правилу, полноправными гражданами России[14].
В принципиально ином положении нежели «терпимые» российской монархией «иностранные» вероисповедания и секты, оказались религиозные общины старообрядцев-великороссов. Законодательство о «расколе», как правовая основа репрессивной политики николаевского правительства, ставило общины старообрядцев в положение, которое с правовой точки зрения можно определить как религиозная нетерпимость или дискриминация. Уже с начала 20-х годов XIX в. правительство вступило на путь ограничений и частных запрещений «публичных проявлений раскола»[15]. Затем последовали меры, которые законодательным образом ограничивали гражданские и религиозные права старообрядцев, полученные ими во времена правления Екатерины II и Александра I[16].

( Read more... )

1863 г. в судьбах старообрядцев Северо-Западного края Российской империи (2)

http://zapadrus.su/zaprus/istbl/350-1863.html
Верность и мужество, проявленные старообрядцами в момент, решающий для судеб империи, вдохнули в них наивную уверенность, что православная иерархия и администрация Северо-Западного края снисходительно отнесутся к их самовольным действиям по улучшению условий религиозной жизни.
Старообрядцы-беспоповцы Витебской губернии в период, предшествовавший восстанию, и во время восстания, испытывая острую нехватку храмов, незаконно построили более двух десятков церквей. Эти церкви, в соответствии с запретом «публичного оказательства раскола», по внешнему виду не отличались от деревенских изб, не имели наружных икон, крестов и колоколов[47].
Но как только об этом узнала местная администрация и архиепископ Василий, о верности и жертвах старообрядцев было благополучно забыто. Витебский губернатор В. Н. Веревкин повел решительную борьбу против попыток старообрядцев выйти за узкие границы дозволенного законом общественного богослужения. О противоправных действиях старообрядцев были поставлены в известность Виленский генерал-губернатор М. Н. Муравьёв, министр внутренних дел П.А. Валуев и Святейший Синод[48].
В. Н. Веревкин, активно поддерживаемый архиепископом Василием, убеждал генерал-губернатора Муравьёва в необходимости проведения «особенно твердых административных мер для обуздания раскольников…после заявленного ими сочувствия в пользу законного правительства во время прошлого мятежа».
Действительно, у губернатора были основания испытывать недовольство вчерашними союзниками в борьбе с польскими сепаратистами. В губернии, помимо незаконного строительства и ремонта старообрядческих церквей, продолжались отпадения от православия. Более четырех тысяч человек, бывших старообрядцев, совершили массовое правонарушение. Они покинули Православную церковь, к которой были присоединены принудительно, и вернулись в «раскол». Все это, по мнению В. Н. Веревкина,вредило «интересам господствующей церкви»[49].
В начале 1864 г. администрация пришла к выводу, что мятеж в крае подавлен окончательно и время для восстановления в силе николаевского законодательства о «расколе» уже настало.
Поэтому М. Н. Муравьёв в июне 1864 г. приказал объявить старообрядцам Динабургского уезда, что: «Существующие о них законоположения остаются в полной силе, и виновные в нарушении сих законов лица должны быть подвергнуты в полной мере суду и ответственности по тем же законам»[50].
По распоряжению М. Н. Муравьёва администрация Динабургского уезда в мае 1865 г. приступила к закрытию пяти «самовольно» открытых старообрядческих храмов в Малиновском обществе, члены которого первыми выступили на борьбу с мятежом. Однако полиция, которая попыталась опечатать храмы, наткнулась на массовое сопротивление.
( Read more... )