![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
elena_20042 февраля в войсках был проведен смотр, и приказано было «делать туры». Под термином «туры» могут скрываться укрепления самых разных типов: просто насыпные, из плетеных корзин, передвижные деревянные башни, наконец, в данном случае, - ни то, ни другое, ни третье. Виленский летучий листок дает сведения, по которым можно хотя бы примерно представить себе вид грозненских «туров» - это были деревянные каркасы, очевидно, передвижные, или на катках, заполненные мешками с землей.
Строили их в лесу, «в двух милях от города», и каждые десять человек должны были сделать одну «туру» - вероятно, некое звено общей цепи возводимых укреплений.63) Кроме того, уже во время похода «розмысл и фрязи» (наемные военные инженеры-итальянцы) приготовили щиты, «с которыми итти перед туры, и туры за ними ставити».64) 4 февраля туры начали ставить вокруг стен и придвинули к городским укреплениям наряд.
На протяжении всего времени полоцкой осады от 30 января вплоть до падения города русским командованием были четко организованы разведка и охранение. 30 января застава была выслана за Двину, к Бельчицкому монастырю. Несколько дней, до полного смыкания кольца осады, застава в Задвинье оставалась, ежедневно сменяясь. Затем заставы начали отправлять дальше, по Виленской дороге до «Глубоцкой волости», не доходя до Глубокого 10-15 верст (ок. 60-65 км от Полоцка), а также по Луцкой дороге65) (5 верст от Полоцка). Известие в Хронике Стрыйковского подтверждает наличие московских застав в районе Глубокого.66) Помимо передовых застав 4 февраля высланы были отряды для охраны кошей и наряда,67) подтягивавшихся еще целую неделю по великолуцкой дороге.
Виленский воевода и великий гетман литовский Н. Радзивилл мало что мог противопоставить московской армии. Переписка между ним и королем Сигизмундом Августом свидетельствует о полном бессилии последнего помочь чем-либо Литве. В письмах от последних чисел января (т.е. отправленных в тот момент, когда московская армия была уже на марше от Великих Лук) король сообщает Радзивиллу о «немалых силах неприятельских и большой опасности», далее о тщетных попытках хотя бы собрать деньги для найма солдат. В свой срок, получая эти письма, Радзивилл вполне мог воспринять их как изощренное издевательство. 31 января, в день начала осады Полоцка, Сигизмунд Август пишет великому гетману литовскому, что отправил на подмогу воеводичей Русского и Поморского и пана Ляского, но лишь первый двинулся с сотней конных (!), а два последних остались на месте.68) Л. Гурницкий сообщает о пребывании в Вильно немногочисленного королевского двора, который мог скорее устрашить московского государя именами старших воевод, чем действительно обеспечить защиту литовской столицы.69) Стрыйковский прямо назвал численность корпуса, с которым Н. Радзивилл и польный гетман Г. Ходкевич выступили против московских войск из Минска: 2000 литовских солдат и 400 поляков. Более этого Радзивилл собрать не мог из-за поспешности и отсутствия времени для ожидания отрядов из отдаленных поветов.70)
Учитывая сложную социально-политическую обстановку в Великом княжестве Литовском (конфедерация 1562 г. за унию с Польшей) и неожиданность русского наступления,71) указанную цифру можно принять как вполне вероятную. Русские разряды и один из летучих листков (виленский, марта 1563 г.) сообщают о сорокатысячном войске при 20-26 орудиях.72) Скорее всего эти сведения - результат слухов, распущенных Радзивиллом, с целью вызвать панику в московском стане, оттянуть часть сил осаждающих на себя - на большее великий гетман не решался. Его корпус переправился через Березину и Черницу и оперировал на расстоянии 8 миль от Полоцка, не ближе. Замысел удался, но лишь отчасти.
13 февраля казанские татары «привели из загонов дву литвинов: Марка Иванова, да Федка Сафонова»,73) кои и явились дезинформаторами. По их словам, ертоул вместе с «Варколапом» (Баркулабом. - Д.В.) был уже в трех милях от Бобыничей. Встревожившись, /98/ московское командование послало крупный отряд во главе с царевичем Ибаком, воеводами кн. Ю.П. Репниным и кн. А.И. Ярославовым. Отряд двигался по маршруту Полоцк - Бобыничи и вернулся назад, узнав от языков, что Радзивилл, стоявший «в Глубокой», передвинулся «...к бору у Черной речки». (Глубокое - ок. 80 км от Полоцка, Бобыничи - ок. 30 км, сев. изгиб Черницы - ок. 45 км.) Причиной отхода отряда послужила болезнь и смерть кн. Ю.П. Репнина.74)
16 февраля, уже после сдачи Полоцка, был послан кн. А.И. Вяземский с войском. Вяземский опять шел через Бобыничи до мест, «где были литовские люди», и вызнал от языков, что Радзивилл и Ходкевич бежали к Березине и «рухледи метали много» - после того как они получили известие о падении города и движении на них московских отрядов.75) Стрыйковский же сообщает, что литовцам удалось разгромить несколько московских разъездов, о чем разряды умалчивают.76) Вероятно, разъезды были разбиты Радзивиллом и Ходкевичем на подходе к Полоцку, а появление крупных сил русских заставило их отступить, поскольку дальнейшее продвижение воевод Ивана IV в этом направлении грозило отрезать небольшой литовский корпус от Вильно и оставить тем самым столицу Великого княжества без прикрытия.
Таким образом, действия литовских военачальников, направленные на деблокаду Полоцка извне, не увенчались успехом. Городской гарнизон в течение всей осады был предоставлен самому себе.
Несмотря на то что осадные орудия подошли к Полоцку лишь 7 февраля, артиллерийская перестрелка имела место уже в первый день осады: Иван IV, переправлявшийся с государевым полком в Задвинье, был обстрелян с крепостной стены. В ответ заговорили русские пушки с Ивановского острова. Лебедевская летопись сообщает, что со стороны осаждающих был убит лишь один человек, а «стрелцы из наряду с острогу пушкарей збили и литовских людей многих побили в остроге».77) Но эта стычка имела частный характер и не сыграла особой роли. Вся артиллерия, пришедшая вместе с московскими полками, кроме наряда на Ивановском острове, молчала до 5 февраля. 4-5 февраля под городскими стенами ставились укрепления и устанавливались пушки. Автор летучего листка из Вильно78) смешивает перестрелку в первый день осады и более поздние события, считая, что настоящая канонада началась уже 1 февраля. Но это не искажение, скорее просто упрощенное и сокращенное описание событий начального периода осады. Первое серьезное столкновение произошло лишь 5 февраля. Не были поставлены еще все укрепления, но стрельцы головы Ив. Голохвастова подожгли «башню над Двиною» и кинулись на приступ. Им удалось занять башню и войти «в острог». Но согласно известию Лебедевской летописи, они были отозваны назад, так как «туры еще во многих местех не поставлены около города...».79) Это место в летописи вызывает сомнение: очевидно, все-таки стрельцы не столько отошли, подчиняясь приказу, сколько были выбиты из занятой ими башни. Во всяком случае, иностранные источники говорят о целом ряде неудачных штурмов, предшествовавших падению города. Того же /99/ мнения придерживался и Г.В. Форстен.80) В этот день московские войска потеряли при постановке укреплений и в бою за «башню над Двиной» более 30 человек, в ток числе и казачьего атамана К. Подчеркова.81) Так что, по всей видимости, 5 февраля гарнизон города отбил попытку частного штурма южного, приречного угла укреплений Великого посада. Полоцк, по отзывам иностранных источников, в то время славился своими укреплениями и представлял собою крепкий орешек для осаждающих.82) В городе было около 1-2 тыс. гарнизона и местных служилых людей, а также мощный артиллерийский арсенал.83) Даже московское командование признавало мощь городских стен, не говоря уже о замковых: «острог крепок... ров вкруз острога от Полоты и до Двины реки делан крепок и глубок...»84) Поэтому первая неудача вполне объяснима.
Московский наряд обстреливал защитников Полоцка до вечера 5 февраля. Вечером же орудия замолчали и канонада прервалась почти на трое суток, вплоть до 8 февраля. Под Полоцком еще не слышали залпов «артиллерии главного удара» («большой» наряд), но поединок с «середним и лехким» нарядом в первый же день вызвал предложение начать переговоры. Полоцк был богатым и хорошо закрепленным городом - да, но отнюдь не военной твердыней, стенам которой изначально предначертана судьба быть растерзанными ядрами неприятельских пушек. Долгий период мира не способствовал поддержанию боевого духа в его жителях. К тому же у русского царя в самом городе была партия доброжелателей - Иван IV с самого начала не напрасно и не в пустоту обращался с предложениями мирной сдачи.
Косвенно это подтверждается аналогией, проведенной М. Стрыйковским между падением Полоцка и присоединением Пскова к Москве: в обоих случаях горожане поддались на ласку и уговоры.85) Общий тон известий Штадена, Одерборна и Пискаревского летописца указывают на недостаточность сопротивления, оказанного городом, причем Одерборн прямо говорит, что одной из существенных причин сдачи Полоцка была боязнь, «как бы не возникло внутренних смут».86) Ход переговоров 5-8 февраля дает этому дополнительное подтверждение. Переговоры велись со стороны осажденных Лукой Халабурдой и Василием Трибуном, московского же царя представляли Иван Черемисинов и Василий Розладин (затем один Черемисинов). Отношение русской стороны к переговорам понятно: они были на руку Ивану IV, поскольку С. Довойна сделал серьезную ошибку, не выговорив с первого же дня условия, чтобы московские войска не двигали к городским стенам своих укреплений, пока переговоры продолжаются. На это указал в своей хронике-мемуарах Л. Гурницкий.87) В результате промаха полоцкого воеводы в ночь с 5 на 6 февраля «туры» были поставлены у самых стен.88) Но московское командование надеялось, очевидно, все-таки договориться о мирной сдаче города: 6 февраля по-прежнему идут переговоры, хотя осаждающие уже получили возможность нанести решающий удар. Одерборн сообщает о содержании переговоров в эти дни следующее: царь «посылал парламентеров к воротам, и они угрожали... враждебными /100/ действиями..., в случае же сдачи он обещал, что все останется нетронутым...».89) 7 февраля, устав ждать, царь меняет более сговорчивого Черемисинова на Михаила Безнина, потребовавшего от полоцких переговорщиков скорого принятия решения в ультимативной форме.90) Вечером 7 февраля под город прибыл «большой» наряд, и медлить далее не было никакого смысла. Срыв переговоров 8 февраля окончательно убеждает командование московской армии в необходимости вновь прибегнуть к силе оружия.91)
А вот позиция защитников города неясна и кажется непоследовательной. Конечно, Довойна пытался потянуть переговорами время и дождаться помощи от Н. Радзивилла, избавив в то же время город от артиллерийского обстрела. Но представляется крайне странным то, что 8 февраля в Безнина во время переговоров стреляли, ведь это и стало причиной срыва переговоров. В самом деле, если необходимо было тянуть время сколько возможно, то стрельба по царскому переговорщику, напротив, - не что иное, как наилучший способ уничтожить саму возможность продолжения переговоров. Снять это противоречие можно, кажется, лишь одним путем, а именно: предположить борьбу группировок в самом городе - за и против продолжения противоборства с войсками Ивана IV. Сами полоцкие переговорщики открыто говорят об этом: «...люди многие, а мысльми своими шатаются; иные люди бити челом хотят, а иные не хотят...»92) Конечно, можно расценивать эти слова как очередную уловку послов, стремившихся продлить перемирие, но равно веским будет и другое предположение - в Полоцке, с его древней традицией вечевой свободы и участия посада в делах управления городом,93) подобная критическая ситуация чуть ли не обязательно должна была породить разногласия. И тогда партия противников мирной сдачи могла наперекор партии ее сторонников сорвать переговоры самым радикальным методом. «Вычислить» две эти группировки точно не представляется возможным, но гипотетически расстановку сил восстановить нетрудно. Ни за что с Иваном IV мириться не стало бы католическое духовенство, едва ли - кальвинистское (впрочем, и то, и другое было немногочисленным, из всех храмов города католикам принадлежал лишь один бернардинский костел), никогда - польский гарнизон и вряд ли - полоцкая шляхта и верхушка посада. О полоцкой шляхте Стрыйковский писал однозначно как о людях, вместе с поляками оборонявших город до последней крайности. Посадские же богачи рисковали в случае падения Полоцка потерять все свое состояние. Во всяком случае, всерьез опасаясь наступления Ивана IV, жители ливонских городов просто-напросто отправляли свое имущество в Пруссию.94) Московский царь мог рассчитывать обрести союзников в среде солидного по численности православного духовенства (более двух десятков церквей и монастырей, епископия), особенно если учесть торжественную встречу, устроенную им Ивану IV «в полотцких воротех»95) после сдачи города. Очевидно, менее состоятельные посадские люди, рискуя, как им казалось, немногим и не стремясь подставлять головы под русские ядра, поддерживали переговоры. Наконец, впоследствии то ли /101/ С. Довойной из Полоцка были высланы «чернь и простой люд», то ли, согласно Лебедевской летописи, они и сами не пожелали уйти в замок, а ушли в расположение русских войск96) - посадские низы и «селские люди», в том числе несколько тысяч взрослых мужчин, в любом случае не представляли собой надежной боевой силы для полоцкого воеводы.
В дальнейших событиях решающую роль сыграли русские осадные пушки «большого» наряда. Один немец из Полоцка, очевидец осады, через 12 лет рассказывал императорскому послу в Москве X. Кобенцелю, что город был взят в три дня «...при таком пушечном громе, что, казалось, небо и вся земля обрушились на него».97) Пушки сокрушили городские, а затем и замковые стены, конечно, не в три дня: с перерывами артиллерия делала свое дело почти неделю - 8-14 февраля. Согласно упоминавшемуся уже виленскому летучему листку, «открыл он (т.е. Иван IV. - Д.В.)... такую сильную пальбу, что граждане оставили город... (т.е. посад. - Д.В.)».98) Мощь огневого удара поразила и самих осаждающих: «якоже от многого пушечного и пищалного стреляния земле дрогати и в царевых и великого князя полкех, бе бо ядра у болших пушек по двадцети пуд, а у иных пушек немногим того легче...»99) Сила огня была умножена близостью расстояния от туров до стен: давала себя знать ошибка Довойны, подпустившего московские войска к самым стенам Великого посада, - орудия с короткой дистанции буквально взламывали их. Стрыйковский считал, что в эти дни (поставлена ошибочная дата 1 февраля, но по ходу событий - верно) был убит ротмистр Голубицкий.100) Между другими ротмистрами - Хелмским, Верхлинским и Варшевским - и Довойной начался разлад. Ротмистры, а также участвовавший в обороне Полоцка виленский воеводич Ян Глебович настаивали на обороне посадских стен, но Довойна велел оставить стены и сжечь посад.101) В результате начался страшный пожар, погубивший 3000 дворов. И прямо посреди пламени шел жестокий бой между стрельцами и детьми боярскими, с одной стороны, и поляками - с другой. Эту схватку можно расценивать как вторую попытку частного штурма. Бой окончился несчастливо для обеих сторон: князья Д.Ф. Овчинин и знаменитый Дм. Ив. Хворостинин, придя на помощь бившимся за посад отрядам, отогнали поляков, «потоптали и в город вбили», но замка не взяли. На пожарище московские воинские люди завладели брошенным имуществом. Поляки покинули посад, но отстояли замок.102) Тогда же к русским полкам вышло, по разным источникам, от 11 до 24 тыс. посадских людей и крестьян полоцкого повета. Они показали осаждающим большие запасы продовольствия, спрятанного в «лесных ямах».103)
Так закончился 9 февраля миттельшпиль полоцкой партии - вновь с ощутимым перевесом на стороне московских войск. Осажденные укрылись в замке и могли уповать теперь лишь на крепость его стен и на возможную помощь извне.
Строили их в лесу, «в двух милях от города», и каждые десять человек должны были сделать одну «туру» - вероятно, некое звено общей цепи возводимых укреплений.63) Кроме того, уже во время похода «розмысл и фрязи» (наемные военные инженеры-итальянцы) приготовили щиты, «с которыми итти перед туры, и туры за ними ставити».64) 4 февраля туры начали ставить вокруг стен и придвинули к городским укреплениям наряд.
На протяжении всего времени полоцкой осады от 30 января вплоть до падения города русским командованием были четко организованы разведка и охранение. 30 января застава была выслана за Двину, к Бельчицкому монастырю. Несколько дней, до полного смыкания кольца осады, застава в Задвинье оставалась, ежедневно сменяясь. Затем заставы начали отправлять дальше, по Виленской дороге до «Глубоцкой волости», не доходя до Глубокого 10-15 верст (ок. 60-65 км от Полоцка), а также по Луцкой дороге65) (5 верст от Полоцка). Известие в Хронике Стрыйковского подтверждает наличие московских застав в районе Глубокого.66) Помимо передовых застав 4 февраля высланы были отряды для охраны кошей и наряда,67) подтягивавшихся еще целую неделю по великолуцкой дороге.
Виленский воевода и великий гетман литовский Н. Радзивилл мало что мог противопоставить московской армии. Переписка между ним и королем Сигизмундом Августом свидетельствует о полном бессилии последнего помочь чем-либо Литве. В письмах от последних чисел января (т.е. отправленных в тот момент, когда московская армия была уже на марше от Великих Лук) король сообщает Радзивиллу о «немалых силах неприятельских и большой опасности», далее о тщетных попытках хотя бы собрать деньги для найма солдат. В свой срок, получая эти письма, Радзивилл вполне мог воспринять их как изощренное издевательство. 31 января, в день начала осады Полоцка, Сигизмунд Август пишет великому гетману литовскому, что отправил на подмогу воеводичей Русского и Поморского и пана Ляского, но лишь первый двинулся с сотней конных (!), а два последних остались на месте.68) Л. Гурницкий сообщает о пребывании в Вильно немногочисленного королевского двора, который мог скорее устрашить московского государя именами старших воевод, чем действительно обеспечить защиту литовской столицы.69) Стрыйковский прямо назвал численность корпуса, с которым Н. Радзивилл и польный гетман Г. Ходкевич выступили против московских войск из Минска: 2000 литовских солдат и 400 поляков. Более этого Радзивилл собрать не мог из-за поспешности и отсутствия времени для ожидания отрядов из отдаленных поветов.70)
Учитывая сложную социально-политическую обстановку в Великом княжестве Литовском (конфедерация 1562 г. за унию с Польшей) и неожиданность русского наступления,71) указанную цифру можно принять как вполне вероятную. Русские разряды и один из летучих листков (виленский, марта 1563 г.) сообщают о сорокатысячном войске при 20-26 орудиях.72) Скорее всего эти сведения - результат слухов, распущенных Радзивиллом, с целью вызвать панику в московском стане, оттянуть часть сил осаждающих на себя - на большее великий гетман не решался. Его корпус переправился через Березину и Черницу и оперировал на расстоянии 8 миль от Полоцка, не ближе. Замысел удался, но лишь отчасти.
13 февраля казанские татары «привели из загонов дву литвинов: Марка Иванова, да Федка Сафонова»,73) кои и явились дезинформаторами. По их словам, ертоул вместе с «Варколапом» (Баркулабом. - Д.В.) был уже в трех милях от Бобыничей. Встревожившись, /98/ московское командование послало крупный отряд во главе с царевичем Ибаком, воеводами кн. Ю.П. Репниным и кн. А.И. Ярославовым. Отряд двигался по маршруту Полоцк - Бобыничи и вернулся назад, узнав от языков, что Радзивилл, стоявший «в Глубокой», передвинулся «...к бору у Черной речки». (Глубокое - ок. 80 км от Полоцка, Бобыничи - ок. 30 км, сев. изгиб Черницы - ок. 45 км.) Причиной отхода отряда послужила болезнь и смерть кн. Ю.П. Репнина.74)
16 февраля, уже после сдачи Полоцка, был послан кн. А.И. Вяземский с войском. Вяземский опять шел через Бобыничи до мест, «где были литовские люди», и вызнал от языков, что Радзивилл и Ходкевич бежали к Березине и «рухледи метали много» - после того как они получили известие о падении города и движении на них московских отрядов.75) Стрыйковский же сообщает, что литовцам удалось разгромить несколько московских разъездов, о чем разряды умалчивают.76) Вероятно, разъезды были разбиты Радзивиллом и Ходкевичем на подходе к Полоцку, а появление крупных сил русских заставило их отступить, поскольку дальнейшее продвижение воевод Ивана IV в этом направлении грозило отрезать небольшой литовский корпус от Вильно и оставить тем самым столицу Великого княжества без прикрытия.
Таким образом, действия литовских военачальников, направленные на деблокаду Полоцка извне, не увенчались успехом. Городской гарнизон в течение всей осады был предоставлен самому себе.
Несмотря на то что осадные орудия подошли к Полоцку лишь 7 февраля, артиллерийская перестрелка имела место уже в первый день осады: Иван IV, переправлявшийся с государевым полком в Задвинье, был обстрелян с крепостной стены. В ответ заговорили русские пушки с Ивановского острова. Лебедевская летопись сообщает, что со стороны осаждающих был убит лишь один человек, а «стрелцы из наряду с острогу пушкарей збили и литовских людей многих побили в остроге».77) Но эта стычка имела частный характер и не сыграла особой роли. Вся артиллерия, пришедшая вместе с московскими полками, кроме наряда на Ивановском острове, молчала до 5 февраля. 4-5 февраля под городскими стенами ставились укрепления и устанавливались пушки. Автор летучего листка из Вильно78) смешивает перестрелку в первый день осады и более поздние события, считая, что настоящая канонада началась уже 1 февраля. Но это не искажение, скорее просто упрощенное и сокращенное описание событий начального периода осады. Первое серьезное столкновение произошло лишь 5 февраля. Не были поставлены еще все укрепления, но стрельцы головы Ив. Голохвастова подожгли «башню над Двиною» и кинулись на приступ. Им удалось занять башню и войти «в острог». Но согласно известию Лебедевской летописи, они были отозваны назад, так как «туры еще во многих местех не поставлены около города...».79) Это место в летописи вызывает сомнение: очевидно, все-таки стрельцы не столько отошли, подчиняясь приказу, сколько были выбиты из занятой ими башни. Во всяком случае, иностранные источники говорят о целом ряде неудачных штурмов, предшествовавших падению города. Того же /99/ мнения придерживался и Г.В. Форстен.80) В этот день московские войска потеряли при постановке укреплений и в бою за «башню над Двиной» более 30 человек, в ток числе и казачьего атамана К. Подчеркова.81) Так что, по всей видимости, 5 февраля гарнизон города отбил попытку частного штурма южного, приречного угла укреплений Великого посада. Полоцк, по отзывам иностранных источников, в то время славился своими укреплениями и представлял собою крепкий орешек для осаждающих.82) В городе было около 1-2 тыс. гарнизона и местных служилых людей, а также мощный артиллерийский арсенал.83) Даже московское командование признавало мощь городских стен, не говоря уже о замковых: «острог крепок... ров вкруз острога от Полоты и до Двины реки делан крепок и глубок...»84) Поэтому первая неудача вполне объяснима.
Московский наряд обстреливал защитников Полоцка до вечера 5 февраля. Вечером же орудия замолчали и канонада прервалась почти на трое суток, вплоть до 8 февраля. Под Полоцком еще не слышали залпов «артиллерии главного удара» («большой» наряд), но поединок с «середним и лехким» нарядом в первый же день вызвал предложение начать переговоры. Полоцк был богатым и хорошо закрепленным городом - да, но отнюдь не военной твердыней, стенам которой изначально предначертана судьба быть растерзанными ядрами неприятельских пушек. Долгий период мира не способствовал поддержанию боевого духа в его жителях. К тому же у русского царя в самом городе была партия доброжелателей - Иван IV с самого начала не напрасно и не в пустоту обращался с предложениями мирной сдачи.
Косвенно это подтверждается аналогией, проведенной М. Стрыйковским между падением Полоцка и присоединением Пскова к Москве: в обоих случаях горожане поддались на ласку и уговоры.85) Общий тон известий Штадена, Одерборна и Пискаревского летописца указывают на недостаточность сопротивления, оказанного городом, причем Одерборн прямо говорит, что одной из существенных причин сдачи Полоцка была боязнь, «как бы не возникло внутренних смут».86) Ход переговоров 5-8 февраля дает этому дополнительное подтверждение. Переговоры велись со стороны осажденных Лукой Халабурдой и Василием Трибуном, московского же царя представляли Иван Черемисинов и Василий Розладин (затем один Черемисинов). Отношение русской стороны к переговорам понятно: они были на руку Ивану IV, поскольку С. Довойна сделал серьезную ошибку, не выговорив с первого же дня условия, чтобы московские войска не двигали к городским стенам своих укреплений, пока переговоры продолжаются. На это указал в своей хронике-мемуарах Л. Гурницкий.87) В результате промаха полоцкого воеводы в ночь с 5 на 6 февраля «туры» были поставлены у самых стен.88) Но московское командование надеялось, очевидно, все-таки договориться о мирной сдаче города: 6 февраля по-прежнему идут переговоры, хотя осаждающие уже получили возможность нанести решающий удар. Одерборн сообщает о содержании переговоров в эти дни следующее: царь «посылал парламентеров к воротам, и они угрожали... враждебными /100/ действиями..., в случае же сдачи он обещал, что все останется нетронутым...».89) 7 февраля, устав ждать, царь меняет более сговорчивого Черемисинова на Михаила Безнина, потребовавшего от полоцких переговорщиков скорого принятия решения в ультимативной форме.90) Вечером 7 февраля под город прибыл «большой» наряд, и медлить далее не было никакого смысла. Срыв переговоров 8 февраля окончательно убеждает командование московской армии в необходимости вновь прибегнуть к силе оружия.91)
А вот позиция защитников города неясна и кажется непоследовательной. Конечно, Довойна пытался потянуть переговорами время и дождаться помощи от Н. Радзивилла, избавив в то же время город от артиллерийского обстрела. Но представляется крайне странным то, что 8 февраля в Безнина во время переговоров стреляли, ведь это и стало причиной срыва переговоров. В самом деле, если необходимо было тянуть время сколько возможно, то стрельба по царскому переговорщику, напротив, - не что иное, как наилучший способ уничтожить саму возможность продолжения переговоров. Снять это противоречие можно, кажется, лишь одним путем, а именно: предположить борьбу группировок в самом городе - за и против продолжения противоборства с войсками Ивана IV. Сами полоцкие переговорщики открыто говорят об этом: «...люди многие, а мысльми своими шатаются; иные люди бити челом хотят, а иные не хотят...»92) Конечно, можно расценивать эти слова как очередную уловку послов, стремившихся продлить перемирие, но равно веским будет и другое предположение - в Полоцке, с его древней традицией вечевой свободы и участия посада в делах управления городом,93) подобная критическая ситуация чуть ли не обязательно должна была породить разногласия. И тогда партия противников мирной сдачи могла наперекор партии ее сторонников сорвать переговоры самым радикальным методом. «Вычислить» две эти группировки точно не представляется возможным, но гипотетически расстановку сил восстановить нетрудно. Ни за что с Иваном IV мириться не стало бы католическое духовенство, едва ли - кальвинистское (впрочем, и то, и другое было немногочисленным, из всех храмов города католикам принадлежал лишь один бернардинский костел), никогда - польский гарнизон и вряд ли - полоцкая шляхта и верхушка посада. О полоцкой шляхте Стрыйковский писал однозначно как о людях, вместе с поляками оборонявших город до последней крайности. Посадские же богачи рисковали в случае падения Полоцка потерять все свое состояние. Во всяком случае, всерьез опасаясь наступления Ивана IV, жители ливонских городов просто-напросто отправляли свое имущество в Пруссию.94) Московский царь мог рассчитывать обрести союзников в среде солидного по численности православного духовенства (более двух десятков церквей и монастырей, епископия), особенно если учесть торжественную встречу, устроенную им Ивану IV «в полотцких воротех»95) после сдачи города. Очевидно, менее состоятельные посадские люди, рискуя, как им казалось, немногим и не стремясь подставлять головы под русские ядра, поддерживали переговоры. Наконец, впоследствии то ли /101/ С. Довойной из Полоцка были высланы «чернь и простой люд», то ли, согласно Лебедевской летописи, они и сами не пожелали уйти в замок, а ушли в расположение русских войск96) - посадские низы и «селские люди», в том числе несколько тысяч взрослых мужчин, в любом случае не представляли собой надежной боевой силы для полоцкого воеводы.
В дальнейших событиях решающую роль сыграли русские осадные пушки «большого» наряда. Один немец из Полоцка, очевидец осады, через 12 лет рассказывал императорскому послу в Москве X. Кобенцелю, что город был взят в три дня «...при таком пушечном громе, что, казалось, небо и вся земля обрушились на него».97) Пушки сокрушили городские, а затем и замковые стены, конечно, не в три дня: с перерывами артиллерия делала свое дело почти неделю - 8-14 февраля. Согласно упоминавшемуся уже виленскому летучему листку, «открыл он (т.е. Иван IV. - Д.В.)... такую сильную пальбу, что граждане оставили город... (т.е. посад. - Д.В.)».98) Мощь огневого удара поразила и самих осаждающих: «якоже от многого пушечного и пищалного стреляния земле дрогати и в царевых и великого князя полкех, бе бо ядра у болших пушек по двадцети пуд, а у иных пушек немногим того легче...»99) Сила огня была умножена близостью расстояния от туров до стен: давала себя знать ошибка Довойны, подпустившего московские войска к самым стенам Великого посада, - орудия с короткой дистанции буквально взламывали их. Стрыйковский считал, что в эти дни (поставлена ошибочная дата 1 февраля, но по ходу событий - верно) был убит ротмистр Голубицкий.100) Между другими ротмистрами - Хелмским, Верхлинским и Варшевским - и Довойной начался разлад. Ротмистры, а также участвовавший в обороне Полоцка виленский воеводич Ян Глебович настаивали на обороне посадских стен, но Довойна велел оставить стены и сжечь посад.101) В результате начался страшный пожар, погубивший 3000 дворов. И прямо посреди пламени шел жестокий бой между стрельцами и детьми боярскими, с одной стороны, и поляками - с другой. Эту схватку можно расценивать как вторую попытку частного штурма. Бой окончился несчастливо для обеих сторон: князья Д.Ф. Овчинин и знаменитый Дм. Ив. Хворостинин, придя на помощь бившимся за посад отрядам, отогнали поляков, «потоптали и в город вбили», но замка не взяли. На пожарище московские воинские люди завладели брошенным имуществом. Поляки покинули посад, но отстояли замок.102) Тогда же к русским полкам вышло, по разным источникам, от 11 до 24 тыс. посадских людей и крестьян полоцкого повета. Они показали осаждающим большие запасы продовольствия, спрятанного в «лесных ямах».103)
Так закончился 9 февраля миттельшпиль полоцкой партии - вновь с ощутимым перевесом на стороне московских войск. Осажденные укрылись в замке и могли уповать теперь лишь на крепость его стен и на возможную помощь извне.
