![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
http://zapadrus.su/zaprus/istbl/350-1863.html
Верность и мужество, проявленные старообрядцами в момент, решающий для судеб империи, вдохнули в них наивную уверенность, что православная иерархия и администрация Северо-Западного края снисходительно отнесутся к их самовольным действиям по улучшению условий религиозной жизни.
Старообрядцы-беспоповцы Витебской губернии в период, предшествовавший восстанию, и во время восстания, испытывая острую нехватку храмов, незаконно построили более двух десятков церквей. Эти церкви, в соответствии с запретом «публичного оказательства раскола», по внешнему виду не отличались от деревенских изб, не имели наружных икон, крестов и колоколов[47].
Но как только об этом узнала местная администрация и архиепископ Василий, о верности и жертвах старообрядцев было благополучно забыто. Витебский губернатор В. Н. Веревкин повел решительную борьбу против попыток старообрядцев выйти за узкие границы дозволенного законом общественного богослужения. О противоправных действиях старообрядцев были поставлены в известность Виленский генерал-губернатор М. Н. Муравьёв, министр внутренних дел П.А. Валуев и Святейший Синод[48].
В. Н. Веревкин, активно поддерживаемый архиепископом Василием, убеждал генерал-губернатора Муравьёва в необходимости проведения «особенно твердых административных мер для обуздания раскольников…после заявленного ими сочувствия в пользу законного правительства во время прошлого мятежа».
Действительно, у губернатора были основания испытывать недовольство вчерашними союзниками в борьбе с польскими сепаратистами. В губернии, помимо незаконного строительства и ремонта старообрядческих церквей, продолжались отпадения от православия. Более четырех тысяч человек, бывших старообрядцев, совершили массовое правонарушение. Они покинули Православную церковь, к которой были присоединены принудительно, и вернулись в «раскол». Все это, по мнению В. Н. Веревкина,вредило «интересам господствующей церкви»[49].
В начале 1864 г. администрация пришла к выводу, что мятеж в крае подавлен окончательно и время для восстановления в силе николаевского законодательства о «расколе» уже настало.
Поэтому М. Н. Муравьёв в июне 1864 г. приказал объявить старообрядцам Динабургского уезда, что: «Существующие о них законоположения остаются в полной силе, и виновные в нарушении сих законов лица должны быть подвергнуты в полной мере суду и ответственности по тем же законам»[50].
По распоряжению М. Н. Муравьёва администрация Динабургского уезда в мае 1865 г. приступила к закрытию пяти «самовольно» открытых старообрядческих храмов в Малиновском обществе, члены которого первыми выступили на борьбу с мятежом. Однако полиция, которая попыталась опечатать храмы, наткнулась на массовое сопротивление.
Сотни старообрядцев «с шумом и яростью» не допустили представителей администрации наложить печати на «свой дом Божий». Полиция в бессилии вынуждена была отступить. Тогда к делу закрытия храмов был привлечен военный начальник уезда, и старообрядцы смирились перед силой власти. Ведь в губернии все ещё действовало военное положение, и виновные в неповиновении властям,на основании указа Сената от 9 августа 1861 г., подлежали военному суду. Организатор сопротивления крестьянин Фрол Михайлов был арестован и посажен в тюрьму[51].
Новый генерал-губернатор К. П. фон Кауфман приказал объявить старообрядцам, что «на будущее время за всякое непослушание, оказанное ими полицейской власти, виновные не только будут судимы по всей строгости законов, но и все общество за беспорядки будет подвергнуто денежной контрибуции»[52].
За «незаконное устройство молелен и распространение раскола» были арестованы ещё 9 старообрядцев и заключены в тюрьму на разные сроки. Губернское начальство опасаясь, что волнения старообрядцев перебросятся и на другие уезды, приказало казакам 13 Донского полка наблюдать за порядком на границах Динабургского уезда [53].
Вслед за Динабургским уездом администрация приступила к закрытию незаконно построенных старообрядческих храмов и в других уездах Витебской губернии. Результаты были впечатляющими. До конца 1865 г. были закрыты: в Полоцком уезде из 3 существовавших храмов – 1; в Невельском уезде из 3 существовавших храмов – 2; в Динабургском уезде из 14 действовавших храмов – 10; в Режицком уезде из 20 действовавших храмов – 15[54]. Законность восторжествовала и все вернулось на круги своя. У старообрядцев остались только те немногие храмы, которые были построены до 1826 г.
Не было послабления и тем, кто покинул «господствующую» Церковь. По указанию М.Н. Муравьёва началось судебное расследование по делу 87 православных крестьян того же Малиновского общества, обвиняемых в «совращении в раскол»[55].
Однако уездные суды и судебные следователи, заваленные в это время делами, которые были связаны с политическим преступлениями, вынуждены были откладывать расследования о проступках старообрядцев на отдаленные сроки. В результате, противоправные переходы, официально именуемые «совращением из православия в раскол» по-прежнему продолжались[56].
Местная администрация и православное духовенство оказались не в состоянии справиться с этой старообрядческой вольницей. Тогда Виленский генерал-губернатор К. П. фон Кауфман в марте 1866 г., пользуясь условиями военного положения, приказал продолжить применение мер по утверждению коллективной ответственности за противоправные действия. Фон Кауфман приказал витебскому губернатору В. Н. Веревкину, в случаях «совращения» из православия в «раскол», накладывать денежные штрафы на то общество, «которое приняло в свою среду совращенных»[57].
Зажатым в административно-правовые тиски нетерпимости старообрядцам оставалось только униженно просить администраторов различного уровня снизойти к религиозным нуждам «истинных сынов Отечества» и открыть запечатанные церкви. Вот, например, как просили фон Кауфмана старообрядцы
г. Режица:«Не смеем просить о дозволении открыто исполнять наши обряды, как это исполняют иноверцы, но, по крайней мере, слёзно умоляем дозволить открыть запечатанный молитвенный дом». Однако, с точки зрения права, проступки старообрядцев (самовольное строительство храмов) нарушали требования ст. 62 Устава о предупреждении и пресечении преступлений, поэтому их прошения отклонялись[58].
Впрочем, правительство нельзя упрекнуть в черной неблагодарности. Некие мизерные уступки «раскольникам» в рамках того же законодательства все же были сделаны. Так, император 9 сентября 1863 г. повелел: «Во внимание к настоящим политическим событиям и тому участию, которое принимало в них раскольническое население западных губерний, дозволить запечатанную моленную в деревне Кубличизна распечатать, не придавая этому вида правительственной меры»[59]. Эта высочайшая милость была оказана старообрядцам Виленской губернии. Старообрядцам же Витебской губернии в силу тех же «политических событий» в августе 1865 г. император великодушно разрешил починить моленную в деревне Яковлево Себежского уезда[60].
1863 г. со всей очевидностью показал политическую нецелесообразность сохранения дискриминационного законодательства о старообрядцах. Действительно, Римско-католическая церковь в Российской империи, несмотря на то, что часть её иерархии, духовенства и мирян выступили в качестве открытых политических врагов государства, по-прежнему сохраняла правовой статус «терпимой». В тоже время старообрядцы-великороссы, на деле, кровью и жертвами доказавшие свою преданность монархии, в религиозно-правовом отношении оставались нетерпимыми. Это вопиющее противоречие требовало политического и правового разрешения.
Уроки, вынесенные из событий польского восстания, не в последнюю очередь повлияли на то, что в феврале 1864 г. по инициативе министра внутренних дел П. А. Валуева был учрежден Особый временный комитет по делам раскольников. Руководителем комитета стал министр юстиции граф В. Н. Панин[61]. Тем самым было положено начало долгому процессу возвращения старообрядцам гражданских и религиозных прав, т.е. обретения правового статуса «терпимых», которым уже давно пользовались «иностранные и иноверные» конфессии и секты.
Верность и мужество, проявленные старообрядцами в момент, решающий для судеб империи, вдохнули в них наивную уверенность, что православная иерархия и администрация Северо-Западного края снисходительно отнесутся к их самовольным действиям по улучшению условий религиозной жизни.
Старообрядцы-беспоповцы Витебской губернии в период, предшествовавший восстанию, и во время восстания, испытывая острую нехватку храмов, незаконно построили более двух десятков церквей. Эти церкви, в соответствии с запретом «публичного оказательства раскола», по внешнему виду не отличались от деревенских изб, не имели наружных икон, крестов и колоколов[47].
Но как только об этом узнала местная администрация и архиепископ Василий, о верности и жертвах старообрядцев было благополучно забыто. Витебский губернатор В. Н. Веревкин повел решительную борьбу против попыток старообрядцев выйти за узкие границы дозволенного законом общественного богослужения. О противоправных действиях старообрядцев были поставлены в известность Виленский генерал-губернатор М. Н. Муравьёв, министр внутренних дел П.А. Валуев и Святейший Синод[48].
В. Н. Веревкин, активно поддерживаемый архиепископом Василием, убеждал генерал-губернатора Муравьёва в необходимости проведения «особенно твердых административных мер для обуздания раскольников…после заявленного ими сочувствия в пользу законного правительства во время прошлого мятежа».
Действительно, у губернатора были основания испытывать недовольство вчерашними союзниками в борьбе с польскими сепаратистами. В губернии, помимо незаконного строительства и ремонта старообрядческих церквей, продолжались отпадения от православия. Более четырех тысяч человек, бывших старообрядцев, совершили массовое правонарушение. Они покинули Православную церковь, к которой были присоединены принудительно, и вернулись в «раскол». Все это, по мнению В. Н. Веревкина,вредило «интересам господствующей церкви»[49].
В начале 1864 г. администрация пришла к выводу, что мятеж в крае подавлен окончательно и время для восстановления в силе николаевского законодательства о «расколе» уже настало.
Поэтому М. Н. Муравьёв в июне 1864 г. приказал объявить старообрядцам Динабургского уезда, что: «Существующие о них законоположения остаются в полной силе, и виновные в нарушении сих законов лица должны быть подвергнуты в полной мере суду и ответственности по тем же законам»[50].
По распоряжению М. Н. Муравьёва администрация Динабургского уезда в мае 1865 г. приступила к закрытию пяти «самовольно» открытых старообрядческих храмов в Малиновском обществе, члены которого первыми выступили на борьбу с мятежом. Однако полиция, которая попыталась опечатать храмы, наткнулась на массовое сопротивление.
Сотни старообрядцев «с шумом и яростью» не допустили представителей администрации наложить печати на «свой дом Божий». Полиция в бессилии вынуждена была отступить. Тогда к делу закрытия храмов был привлечен военный начальник уезда, и старообрядцы смирились перед силой власти. Ведь в губернии все ещё действовало военное положение, и виновные в неповиновении властям,на основании указа Сената от 9 августа 1861 г., подлежали военному суду. Организатор сопротивления крестьянин Фрол Михайлов был арестован и посажен в тюрьму[51].
Новый генерал-губернатор К. П. фон Кауфман приказал объявить старообрядцам, что «на будущее время за всякое непослушание, оказанное ими полицейской власти, виновные не только будут судимы по всей строгости законов, но и все общество за беспорядки будет подвергнуто денежной контрибуции»[52].
За «незаконное устройство молелен и распространение раскола» были арестованы ещё 9 старообрядцев и заключены в тюрьму на разные сроки. Губернское начальство опасаясь, что волнения старообрядцев перебросятся и на другие уезды, приказало казакам 13 Донского полка наблюдать за порядком на границах Динабургского уезда [53].
Вслед за Динабургским уездом администрация приступила к закрытию незаконно построенных старообрядческих храмов и в других уездах Витебской губернии. Результаты были впечатляющими. До конца 1865 г. были закрыты: в Полоцком уезде из 3 существовавших храмов – 1; в Невельском уезде из 3 существовавших храмов – 2; в Динабургском уезде из 14 действовавших храмов – 10; в Режицком уезде из 20 действовавших храмов – 15[54]. Законность восторжествовала и все вернулось на круги своя. У старообрядцев остались только те немногие храмы, которые были построены до 1826 г.
Не было послабления и тем, кто покинул «господствующую» Церковь. По указанию М.Н. Муравьёва началось судебное расследование по делу 87 православных крестьян того же Малиновского общества, обвиняемых в «совращении в раскол»[55].
Однако уездные суды и судебные следователи, заваленные в это время делами, которые были связаны с политическим преступлениями, вынуждены были откладывать расследования о проступках старообрядцев на отдаленные сроки. В результате, противоправные переходы, официально именуемые «совращением из православия в раскол» по-прежнему продолжались[56].
Местная администрация и православное духовенство оказались не в состоянии справиться с этой старообрядческой вольницей. Тогда Виленский генерал-губернатор К. П. фон Кауфман в марте 1866 г., пользуясь условиями военного положения, приказал продолжить применение мер по утверждению коллективной ответственности за противоправные действия. Фон Кауфман приказал витебскому губернатору В. Н. Веревкину, в случаях «совращения» из православия в «раскол», накладывать денежные штрафы на то общество, «которое приняло в свою среду совращенных»[57].
Зажатым в административно-правовые тиски нетерпимости старообрядцам оставалось только униженно просить администраторов различного уровня снизойти к религиозным нуждам «истинных сынов Отечества» и открыть запечатанные церкви. Вот, например, как просили фон Кауфмана старообрядцы
г. Режица:«Не смеем просить о дозволении открыто исполнять наши обряды, как это исполняют иноверцы, но, по крайней мере, слёзно умоляем дозволить открыть запечатанный молитвенный дом». Однако, с точки зрения права, проступки старообрядцев (самовольное строительство храмов) нарушали требования ст. 62 Устава о предупреждении и пресечении преступлений, поэтому их прошения отклонялись[58].
Впрочем, правительство нельзя упрекнуть в черной неблагодарности. Некие мизерные уступки «раскольникам» в рамках того же законодательства все же были сделаны. Так, император 9 сентября 1863 г. повелел: «Во внимание к настоящим политическим событиям и тому участию, которое принимало в них раскольническое население западных губерний, дозволить запечатанную моленную в деревне Кубличизна распечатать, не придавая этому вида правительственной меры»[59]. Эта высочайшая милость была оказана старообрядцам Виленской губернии. Старообрядцам же Витебской губернии в силу тех же «политических событий» в августе 1865 г. император великодушно разрешил починить моленную в деревне Яковлево Себежского уезда[60].
1863 г. со всей очевидностью показал политическую нецелесообразность сохранения дискриминационного законодательства о старообрядцах. Действительно, Римско-католическая церковь в Российской империи, несмотря на то, что часть её иерархии, духовенства и мирян выступили в качестве открытых политических врагов государства, по-прежнему сохраняла правовой статус «терпимой». В тоже время старообрядцы-великороссы, на деле, кровью и жертвами доказавшие свою преданность монархии, в религиозно-правовом отношении оставались нетерпимыми. Это вопиющее противоречие требовало политического и правового разрешения.
Уроки, вынесенные из событий польского восстания, не в последнюю очередь повлияли на то, что в феврале 1864 г. по инициативе министра внутренних дел П. А. Валуева был учрежден Особый временный комитет по делам раскольников. Руководителем комитета стал министр юстиции граф В. Н. Панин[61]. Тем самым было положено начало долгому процессу возвращения старообрядцам гражданских и религиозных прав, т.е. обретения правового статуса «терпимых», которым уже давно пользовались «иностранные и иноверные» конфессии и секты.