elena_2004

Их образ описан средневековым богословом Кириллом Туровским, многими хронистами и летописцами, в исследованиях этнографов ХIX века, произведениях А. Куприна и И. Мележа... Но с появлением христианства на белорусских землях лечение травами и молитвами-заговорами находится под запретом.Парадоксально, что эти гонения не утихали даже в советское время на территории Восточной Белоруссии. Атеистическая власть боялась белорусских шептунов и чаровников. Некоторые знахари за свои врачевания были репрессированы и сосланы в Сибирь.
Не изменилась эта ситуация и сегодня. Ксендз или батюшка, когда узнает, что кто-то из его прихожан заговаривает воду – не допускает в храм на службу и прилюдно осуждает. И хотя языческие заговоры, испытав влияние христианства, все больше напоминают обычные молитвы, в обществе существует определенное табу.
Древняя традиция исчезает. «Старые люди умирают, а молодым это не нужно. Вот и уходим мы с грехом на душе, ведь дар лечить людей обязательно нужно передавать, нельзя с собой забирать», – жалуются знахарки.
За ответами на вопросы и с желанием приоткрыть занавес неизвестного и неисследованного фотокорреспондент interfax.by отправился в глухую белорусскую деревню в Ошмянский район Гродненской области, которая находится у самой белорусско-литовской границы. Население здесь преимущественно католического вероисповедания, что значительно осложняло поиски знахарей. Об этом не раз предупреждали этнографы. Традиция заговоров здесь очень закрытая и практически никем не исследована. Но нам повезло, один знакомый историк неподалеку от этой деревни купил хутор, познакомился с сельчанами и вошел к ним в доверие. С таким проводником-фиксером работать оказалось намного проще. Он и показал, где живет бабушка Янина, известная в этих краях знахарка-шептуха.
( Read more... )

больше фото http://www.interfax.by/article/105870

http://Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре 1934-1954.
Древнерусское и болгарское название городского кремля, т. е. внутренней крепости, словом «детинец» некоторые старые авторы связывали с данным обычаем замуровывать детей при основании крепостных стен. Но у нас нет достаточных данных к такому объяснению, тем более, что, по легендам славянских народов,замуровывали в новостройках не детей, а молодых женщин. Правильнее выводить термин «детинец» от прежнего русского наименования военнослужилых людей термином «дети боярские» [Преображенский 1910-1914, с. 209]. У славянских народов, в отличие от прочих европейцев, строительною жертвою становился большей частью первый проходящий мимо. Саги говорят чаще о молодых женах. О покупке жертв нет сообщений.
Широко известна сербская сага о гор. Скутари (Скадр), подробноизложенная в сербской народной песне «Постройка Скадра». Три года строили три брата Мрлявчевича — король Вукашин, воеводаУглеша и Гойко — крепость Скадр на р. Бояне. Строили они с тремястами мастеров и не могли возвести даже фундамента, так как каждый раз то, что успевали сделать мастера за день, вила ночью разрушала. Наконец, сама вила сказала с горы Вукашину: «не мучайся,найди брата Стояна с сестрою Стояною, заложи их в фундамент башни, и тогда построишь город». Однако брата и сестру с этимираспространенными сербскими именами Вукашину не удалось найти. Тогда вила вновь предложила заложить в фундамент крепостнойбашни жену одного из трех братьев-строителей. Пострадала жена младшего брата Гойко, которая сочла сначала за шутку, когда ее строители окружили бревнами и каменьями, и смеялась. А когда она поняла весь трагизм своего положения, когда мольбы ее о спасении были отвергнуты, она просила зодчего оставить отверстие для ее грудей, чтобы она могла кормить грудью своего одномесячного сына,а также отверстия для ее глаз — чтобы она могла видеть этого сына. Просьбу Гойковицы исполнили, и она целый год будто бы кормилагрудью своего сына Иована. «Как было тогда, — заканчивает песня, — так и осталось: и теперь идет от нее питание — как ради чуда, так ради исцеления жен, у которых нет в грудях молока». — Примечание Вука Караджича к этой песне-саге гласит: «Говорят, что и теперь из этих просветов, где видны белые груди Гойковицы, течет около стены какая-то жидкость, вроде известки, которую берут себеи пьют в воде женщины, страдающие недостатком грудного молока или болью в грудях». Другое примечание Вука гласит, что, по сербскому народному поверью, при <по>стройке всякого крупного здания необходимо сначала замуровать человека; таких мест все избегают, если есть возможность пройти кружным путем, так как верят, что можно замуровать и одну только тень, после чего данный человек сам умрет [Карапип 1895, с. 109-117, № 25].
В Болгарии, как и в Сербии, строительными жертвами служили вообще молодые женщины. Южнославянские саги обычно добавляют, что после своего замурования женщины долго продолжали кормить грудью своих младенцев, для чего в стене и делали особые отверстия; что молоко продолжало и после течь из стены. Боснийские женщины близ гор. Тешаня, в полное сходство с болгаркамиоколо Кадиинова моста, берут на местах замурования женщин старинный цемент и пьют его в молоке, чтобы иметь больше грудногомолока для кормления своих детей.
Аналогичная русская сага приурочена к городу Горькому (прежнему Нижнему Новгороду) и передана в стихах А. А. Навроцким в его книге 1896 г. «Сказания минувшего. Русские былины и предания в стихах» (с. 35-50): «Коромыслова башня». Событие произошло будто бы при замене деревянных стен Горьковского кремля каменными. У Навроцкого читаем:
( Read more... )

http://v-nalimov.ru/articles/101/477/
Отец – выходец из зырян (теперь коми). Он всегда подчеркивал свою иноплеменность, его выговор всегда был немного нерусским. Он вошел в русскую жизнь как инородец, сохранивший любовь к своему народу, изучавший его как этнограф и всегда считавший своим внутренним долгом показать, что малые и подавленные народности несут свое миропонимание, достойное изучения, философского осмысления и уважения. Он умел это делать. Он всю жизнь боролся. Боролся со всеми, против всего, никогда не примыкая к каким-нибудь политическим течениям или организациям. Боролся, прежде всего, во имя сохранения человеческого достоинства, безропотное повиновение считая унизительным. Это он делал естественно, как нечто само собой разумеющееся, но часто, как бы в оправдание, повторял: «Ведь мои предки – свободные охотники – никогда не были крепостными».
В дореволюционные годы его отличало противостояние великорусскому шовинизму, надменности некоторой части тогдашней интеллигенции, в том числе и кадетского толка, узости Православия с его нетерпимостью к инакомыслию. Не принял он и другую нетерпимость – жесткую и жестокую неприязнь инакомыслия в «новой» жизни.
----
Василий Петрович рассказывал, что его отец был колдун-знахарь, местный маг, владеющий астральными силами и стихиями природы. В его образе, нарисованном отцом, было что-то общее с Доном Хуаном в описаниях К. Кастанеды. Он рано умер, но память о нем сохранялась долго. И когда отец, уже профессором, заезжал иногда в родные края, то его неизменно почитали как колдуна. И в нем действительно иногда просыпался древний маг, умеющий мгновенно и безоглядно принимать решения, собирать энергию и обращать ее против противника. Это проявлялось даже в мелочных столкновениях, многочисленных для него, не переносившего оскорблений. Невысокий, крепкий, он не терпел поражений и умел побеждать... пока не столкнулся с неумолимым Роком своей Страны. Не победил, но и не дрогнул – не изменил себе, спорил и боролся.
---
( Read more... )

Оригинал взят у smelding в ЗАКЛЯТИЕ НА СТЕНЕ СВЯТОЙ СОФИИ