Годфри Реджио: «Не моя задача спасать мир»

— Мой преподавательский опыт связан с монашеским периодом моей жизни. В 14 лет я ушел из семьи и присоединился к католическому братству, где я провел 14 лет. Это был мой осознанный выбор, я получил исключительный опыт и знания, работая в обычных школах. Мне было 19 лет, когда я начал преподавать философию, историю, социологию. Затем я стал работать с трудными подростками, с молодыми людьми, которых выгнали из школы и которые вели криминальный образ жизни. Это был потрясающий опыт, который я очень ценю. Жизнь этих подростков была страшной, безумной, но она была наполнена такими сильными эмоциями.
Именно в тот период я решил обратиться к кино. Я увидел фильм Луиса Бунюэля «Забытые», впервые я воспринял кино не как развлечение, а как своего рода духовное переживание. Я решил показать фильм своим ученикам, и он произвел на них такое же сильное впечатление. Тут я понял, что кино может стать для меня инструментом, который позволит достучаться до людей, дотронуться до их души.

— То есть вы решили продолжить учить посредством кино?
— Совсем нет. Мне нечему учить. Мне нечего сказать людям.

— Как нечего сказать?
— Скорее я хочу поделиться чувством, впечатлением. Художник должен накладывать определенное впечатление на зрителя, это впечатление должно оставаться на зрителе водяным знаком. В качестве темы я отталкиваюсь от себя самого. Так как все проблемы мира есть и внутри меня, я чувствую их, вижу. И всего лишь хочу поделиться этими ощущениями, с другими людьми, мы как бы часть одной большой семьи. И я хочу дать людям это ощущение, не идею, не ответ, не точку зрения, которую я бы мог им навязать. Я готов отбросить все ради личного опыта, который может в процессе получить человек.

— Каждый фильм вашей знаменитой трилогии («Койяанискаци», «Поваккаци», «Накойкаци» — прим. ред.) использует в названии слова индейцев хопи. Почему именно хопи?
— Любой коренной народ чувствует, что живет в центре Вселенной. В том месте, где я жил, хопи как раз были коренным народом. Их культура была мне доступна, и я ими очень восхищался. Не поклонялся, но симпатизировал. Как если бы вы изучали этнологию в университете, у вас был бы набор субъективных категорий, с помощью которых вы бы анализировали коренные народы. В моем случае я хотел взять категории, характеризующие хопи, и применить их к нам. Мне нужно было слово, у которого не было бы культурного багажа, которое бы никто не знал, мне хотелось представить новое слово. Слово, которое глубже отражает наш мир, глубже, чем мой родной язык. Культура хопи не знает письменности, и я транслитерировал слово по его звучанию.
Я склонен считать, что современные языки утратили способность описывать мир, в котором мы живем. Язык стал античным. А язык хопи очень ясный и сильный, он совершенно иначе описывает мир, каждое слово очень сильное и глубокое.
http://seance.ru/blog/interviews/godfrey_reggio/

Довавилонский язык

http://www.kinozapiski.ru/ru/article/sendvalues/854/
Беседа Артавазда ПЕЛЕШЯНА и Жана-Люка ГОДАРА

А.П.: По тем же причинам я никогда не ставил для себя вопрос о том, чтобы постоянно работать в рамках кино- или телестудии. Я пытался найти место, где я мог бы делать фильм спокойно. Иногда таким местом оказывалось телевидение. Самое важное — когда можешь говорить на своем собственном языке, на языке кино.
Часто говорят, что кино — синтез других искусств, а я думаю, что это не так. По мне, оно пошло с эпохи Вавилонской башни, с тех времен, когда еще не наступило разделение на разные языки. По техническим причинам оно появилось позже всех прочих искусств, но по природе своей оно им предшествует. Я стараюсь делать чистое кино, которое ничем не было бы обязано другим искусствам. Я стремлюсь к монтажу, который создавал бы вокруг себя эмоциональное магнитное поле.

Ж.-Л.Г.: Поскольку я довольно пессимистичен, я смотрю скорее в конец вещей, чем в их начало. Для меня кино — последнее проявление искусства, которое является западной идеей. Великой живописи уже нет, великого романа уже нет. Да, кино было довавилонским языком, который все понимали без необходимости выучивать. Моцарт нравился князьям, крестьяне его не слышали. А вот кинематографический эквивалент Моцарта, Чаплин, понравился всем.
Режиссеры пытались найти основу универсального единства кино, это тоже очень западный поиск. И это — монтаж. Они много об этом говорили, особенно в эпоху перемен. В двадцатом веке самой крупной переменой был переход от Российской Империи к СССР; и логично то, что именно русские дальше всего зашли в этом поиске, просто потому, что с приходом Революции общество старалось произвести монтаж между до- и послереволюционным.

А.П.: Кино опирается на три фактора: пространство, время, реальное движение. Эти три элемента существуют в природе, но из всех искусств только кино их охватывает. Благодаря им можно раскрыть тайное движение материи. Я убежден, что кино способно говорить одновременно языком философии, науки и искусства. Может быть, именно этого единства искали древние.