elena_2004

http://archive.is/1ybPG
— Какое место Ливонская война занимает в концепциях национальных историй ваших стран?
Сергей Богатырев: В российской историографии преобладают стереотипные представления о войне как борьбе за выход России к Балтийскому морю. Особенно часто они встречаются в различных учебных пособиях и справочниках по военной истории.
Однако высказываются и другие точки зрения. Некоторые авторы объясняют вступление России в войну борьбой не за море, а за Ливонию с ее богатыми городами и землями. Разница существенная: подчеркивается, что русское дворянство было заинтересовано прежде всего в прибалтийских землях, а не в заморской торговле. Среди непосредственных причин начала войны отмечается отсутствие политического единства внутри Ливонского ордена и благоприятная дипломатическая ситуация для России, включая заключенный в 1557 году торговый договор со Швецией и обострение противоречий между Швецией и Данией. Тем самым справедливо делается акцент не на якобы существовавших вековых геополитических целях России, а на конкретной политической обстановке, сложившейся в 1550-е годы в Прибалтике.
Иероним Граля. В польской историографии есть несколько традиций описывать Ливонскую войну. Корни различия подходов уходят в эпоху Стефана Батория, к дискуссиям о политике короля и Речи Посполитой, которые велись в шляхетском обществе в последней четверти ХVI века. Для Польши это была прежде всего победоносная война. Такому восприятию конфликта способствовали огромные усилия королевской канцелярии и круга придворных литераторов. В польской истории есть несколько событий, когда уровень пропаганды был необычайно высок, и обусловил оптику исторического восприятия прошлого. Это Грюнвальдское сражение (1410), когда Польша выиграла идеологический спор у крестоносцев. Это битва под Оршей (1514), когда с помощью «оршанской пропаганды» мы настроили часть Европы против Московии. Это победа над турками под Веной (1689), когда Польша стала выглядеть щитом христианского мира против мусульманской агрессии. И, конечно, это Ливонская война. Именно тогда появляется первая в истории польской армии походная типография, руководитель которой с плебейской фамилией Лапка получил впоследствии шляхетское достоинство и дворянскую фамилию «Лапчинский». Польская пропаганда работала на нескольких языках и по нескольким направлениям на всю Европу. И работала эффективно.
Помимо внешней пропаганды очень важной была внутренняя идеологическая работа: убедить шляхту в необходимости войны. Польское дворянство не воевало за рубежом очень давно. С точки зрения морали война выглядела сомнительной (еще в ХV веке польскими философами была разработана концепция «справедливой» и «несправедливой» войны, причем справедливой считалась только защита Отечества). Другим проблемным вопросом была, заключенная в 1569 году Люблинская уния Королевства Польского и Великого княжества Литовского. Теперь польским шляхтичам надо было идти на восточные рубежи Литвы и проливать свою кровь — спрашивается, за что? Еще с конца ХIV века существовали королевские привилегии, по которым, если шляхта воюет на территории другого государства, ей надо за это платить. Кроме того, споры велись не только вокруг проблемы, нужна ли Польше эта война (которую часть общества воспринимала даже как завоевательную), но и о том, что в военное время чрезвычайно усиливается власть монарха, и не несет ли это в себе угрозу шляхетской демократии? Причем особую опасность видели именно в личности Батория, которого считали «пришельцем с Востока».( Read more... )

Анти Селарт: Какой может быть эстонский национальный образ Ливонской войны? Где здесь «мы»? Это этноцентристское затруднение во многом и формировало традиционную трактовку событий Ливонской войны в эстонских учебниках и вообще в национальной историографии. Рассмотрение ливонской истории XVI века эстонскими историками имеет разные корни. Во-первых, это твердый источниковедческий фундамент, заложенный прибалтийско-немецкими историками, для которых Ливонская война была трагическим концом периода «Ливонской самостоятельности» (XIII—ХVI веков), когда «немецкая самостоятельность» на восточной Балтике разрушалась под ударами «варварского московита».
Согласно распространенной концепции эстонского историка Ханса Крууса, крушение Ливонии было неизбежно, потому что правящие круги этой «немецкой колонии», хотя многие военачальники были храбрые и мужественные, не имели искренней связи с населением страны и преследовали только личную пользу. Основная масса жителей страны — эстонские крестьяне — не поддерживала элиту. Но сверхварварский способ введения войны московитами сделал невозможным продолжительную крестьянскую поддержку и русских.
Другая трактовка Ливонской войны развивалась в советское время, особенно в 1940—1970-х годах. Как заметил литературовед Яан Ундуск: «В эстонской советской историографии никогда ничего русский солдат не «опустошил» или «разорил», все это делали и немцы, и латыши, и шведы, и датчане, и поляки и, конечно, также эстонцы». Главной идеей всей эстонской истории должно стать соединение с Россией в Русском «централизованном многонациональном» государстве. И с этой точки зрения, завоевание Ливонии русскими войсками было в наивысшей мере позитивно, и эстонские крестьяне приветствовали его от всей души. А дипломатическая подготовка войны получила название «попытка мирного урегулирования проблемы».
Индикатором процессов, происходивших в эстонской историографии в ХХ веке, может служить переоценка отношения авторов к истории деятельности отряда под командованием ремесленника Иво Шенкенберга. Этот таллинский отряд из городского простонародья и крестьян воевал успешно против русских. Кто были Шенкенберг и его солдаты? Здесь некоторые ответы: «Удалой отряд Шенкенберга… проявил большую воинственность и храбрость» (История эстонского народа 1933); «Организованный и обученный крестьянский военный отряд был на службе города Таллина. Отряд показывал свою порядочность и волю к борьбе во время осады Таллина [1577] и заверял в этом и впоследствии в партизанской войне против русских […] Притом, конечно, существовала и другая сторона: крестьянские шайки уничтожали и отнимали у сельского населения то, что смогли спасти от русских и татар» (История Эстонии 1940); «В 1577—1578 годах особенно бесчинствовала сколоченная в Таллине бандитская шайка во главе с Иво Шенкенбергом» (История ЭССР. 1955); «пресловутая разбойничья шайка» (вузовский учебник 1976); «Среди оборонительных сил Нижнего города [Таллина] числился [1577] также крестьянский конный отряд в 400 человек под командованием Иво Шенкенберга» (История города Таллина. 1976); «летучий отряд, который начал вести партизанскую войну против русских […] За исключительную храбрость завистники дали ему прозвище «ливонский Ганнибал»» (Учебник для гимназии. 1997); «отряд из около 400 человек […] эстонские крестьяне действовали против русских также в иных местах на шведской и на польской стороне» (вузовский учебник. 1999).

( Read more... )

Оригинал взят у smelding в МУЛЬТРАЗМЫШЛИЗМ