![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Неоконченная демобилизация.
Oct. 7th, 2016 08:29 pmОригинал взят у ![[livejournal.com profile]](https://www.dreamwidth.org/img/external/lj-userinfo.gif)
sogenteblx в Неоконченная демобилизация.
Robert Dale, Demobilized Veterans in Late Stalinist Leningrad: Soldiers to Civilians (London, Oxford, New York, New Delhi, Sydney: Bloomsbury, 2015)
Социальная история остаётся самым захватывающим и самым неисследованным аспектом Второй мировой войны, и неважно, занимаетесь ли вы немцами, русскими, итальянцами или японцами. К сожалению, несмотря на ограниченный интерес к оперативной истории и особое почитание РККА в современной России, социальная история Красной армии всё ещё ждёт тех, кто ей займётся. Пока российские военные историки пытаются описать очередной фланговый танковый контрудар, за дело описания «их» армии и «их» общества ограниченно берутся те, кто могут себе это позволить, т.е. западные русисты. Что, кстати, не редкость: книги об истории той или иной страны часто пишут проникшиеся иностранцы. Автор настоящей работы потратил на неё 10 лет своей жизни, за время которых выучил русский язык и продолжительно поработал в русских архивах, также проинтервьюировав самих ветеранов.
Ленинградцы встретили 9 мая 1945 года, как и большинство граждан СССР, радуясь тому, что четыре года массового убоя закончились. Однако эйфория была очень недолгой, т.к. теперь предстояло справиться с последствиями войны. В популярном представлении, фронтовики в пилотках с серпом и молотом вернулись домой, а потом все советские люди, вся страна, как один человек закатали рукава и с песней стали работать под лучистым взором мудрого вождя («Чуть седой как серебряный тополь…»). Очень скоро они пришли к сталинскому изобилию, а потом незаметно состарились и наступило застольно-застойное время жирной жизни. Знакомо, не так ли. В западной науке тоже по какой-то причине сложился консенсус, что все фронтовики благополучно вернулись, советское общество быстро оправилось от войны, а ветеранов сразу наделили особым статусом, почётом и положением в позднесталинском обществе. Но так ли это?
Выясняется, что реинтеграция в «нормальное» существование была долгим и очень болезненным процессом. Люди попали из фактического ужаса войны в ужас другого типа — социальное опустошение в масштабах страны, миллионы вдов, разрушенные семьи, калеки, разбитые города, нищета, никаких ресурсов. И последствия войны были куда дольше, чем она сама.
Положение переживших блокаду ленинградцев даже на общем горьком фоне было хуже: социальная ткань города была деформирована за время войны куда сильнее, чем в других местах. И вот, в этот город теперь возвращались красноармейцы, которые были в той же мере травмированы своим военным опытом, как и гражданские ленинградцы. Опять же, стоит помнить, что фронтовики возвращались в советское общество, с мощным авторитаризмом, с контролем, с диктатом партийной идеологии. Вдобавок, ленинградское общество, как пишет автор, было, скорее, не объединено общим страданием, а разъединено этим жестоким опытом военного насилия.
Автор расширяет рамки самого термина «демобилизация»: у него это не просто «расформирование соединения и возвращение личного состава», а длящийся процесс, в конце которого (в идеале) — возвращение в социум в статус гражданского. В американской и британской армиях к демобилизации начали готовиться ещё летом и осенью 1944 года; летом 1945 года солдат начали отправлять домой на основе системы «по очкам» (дольше служишь, старше сам, значит, быстрее жди приказ). Как готовились большевики к демобилизации — неясно, но система была «по возрасту» (чем старше, тем быстрее). Это означало, что всё затягивалось и давало лишнюю нагрузку на систему. Во-первых, советская военная администрация в Германии не могла кормить и немцев, и такое количество ртов, во-вторых, солдаты дико скучали, «садились на стакан», падала дисциплина. С другой стороны, стабильная армейская жизнь, да ещё в «заграницах», куда рядовой колхозник и мечтать не мог попасть, имела ряд преимуществ.
( Дальше. )
sogenteblx в Неоконченная демобилизация.
Социальная история остаётся самым захватывающим и самым неисследованным аспектом Второй мировой войны, и неважно, занимаетесь ли вы немцами, русскими, итальянцами или японцами. К сожалению, несмотря на ограниченный интерес к оперативной истории и особое почитание РККА в современной России, социальная история Красной армии всё ещё ждёт тех, кто ей займётся. Пока российские военные историки пытаются описать очередной фланговый танковый контрудар, за дело описания «их» армии и «их» общества ограниченно берутся те, кто могут себе это позволить, т.е. западные русисты. Что, кстати, не редкость: книги об истории той или иной страны часто пишут проникшиеся иностранцы. Автор настоящей работы потратил на неё 10 лет своей жизни, за время которых выучил русский язык и продолжительно поработал в русских архивах, также проинтервьюировав самих ветеранов.
Ленинградцы встретили 9 мая 1945 года, как и большинство граждан СССР, радуясь тому, что четыре года массового убоя закончились. Однако эйфория была очень недолгой, т.к. теперь предстояло справиться с последствиями войны. В популярном представлении, фронтовики в пилотках с серпом и молотом вернулись домой, а потом все советские люди, вся страна, как один человек закатали рукава и с песней стали работать под лучистым взором мудрого вождя («Чуть седой как серебряный тополь…»). Очень скоро они пришли к сталинскому изобилию, а потом незаметно состарились и наступило застольно-застойное время жирной жизни. Знакомо, не так ли. В западной науке тоже по какой-то причине сложился консенсус, что все фронтовики благополучно вернулись, советское общество быстро оправилось от войны, а ветеранов сразу наделили особым статусом, почётом и положением в позднесталинском обществе. Но так ли это?
Выясняется, что реинтеграция в «нормальное» существование была долгим и очень болезненным процессом. Люди попали из фактического ужаса войны в ужас другого типа — социальное опустошение в масштабах страны, миллионы вдов, разрушенные семьи, калеки, разбитые города, нищета, никаких ресурсов. И последствия войны были куда дольше, чем она сама.
Положение переживших блокаду ленинградцев даже на общем горьком фоне было хуже: социальная ткань города была деформирована за время войны куда сильнее, чем в других местах. И вот, в этот город теперь возвращались красноармейцы, которые были в той же мере травмированы своим военным опытом, как и гражданские ленинградцы. Опять же, стоит помнить, что фронтовики возвращались в советское общество, с мощным авторитаризмом, с контролем, с диктатом партийной идеологии. Вдобавок, ленинградское общество, как пишет автор, было, скорее, не объединено общим страданием, а разъединено этим жестоким опытом военного насилия.
Автор расширяет рамки самого термина «демобилизация»: у него это не просто «расформирование соединения и возвращение личного состава», а длящийся процесс, в конце которого (в идеале) — возвращение в социум в статус гражданского. В американской и британской армиях к демобилизации начали готовиться ещё летом и осенью 1944 года; летом 1945 года солдат начали отправлять домой на основе системы «по очкам» (дольше служишь, старше сам, значит, быстрее жди приказ). Как готовились большевики к демобилизации — неясно, но система была «по возрасту» (чем старше, тем быстрее). Это означало, что всё затягивалось и давало лишнюю нагрузку на систему. Во-первых, советская военная администрация в Германии не могла кормить и немцев, и такое количество ртов, во-вторых, солдаты дико скучали, «садились на стакан», падала дисциплина. С другой стороны, стабильная армейская жизнь, да ещё в «заграницах», куда рядовой колхозник и мечтать не мог попасть, имела ряд преимуществ.
( Дальше. )
