elena_2004 (![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)
elena_2004) wrote2015-04-22 12:49 pm
elena_2004) wrote2015-04-22 12:49 pm
Entry tags:
«Прекариат начинает организовываться»
полностью интервью http://rusplt.ru/policy/prekariat.html
Гай Стэндинг — профессор Лондонского университета и автор книги «Прекариат: новый опасный класс», в которой анализируется растущий класс социально незащищенных трудящихся. Стэндинг — горячий сторонник концепции безусловного основного дохода, то есть гарантированного государством денежного довольствия каждому гражданину. По мнению профессора, выплата пособия может быть обусловлена общественной активностью: минимальным участием в различных выборах, общественных слушаниях и так далее. Гай Стэндинг является одним из основателей Всемирной сети базового дохода (BIEN).
— Не могли бы вы рассказать нашим читателям о вашей теории? Что вообще такое «прекариат»?
— Прекариат нужно понимать в контексте глобализации и развивающейся фрагментации классов. В 1980-х годах началась глобализация. Идея была в том, чтобы создать глобальную капиталистическую рыночную систему — то есть открыть рынки труда по всему миру для миграции, капитала и так далее. И по ходу дела правительства, при поддержке МВФ и Всемирного банка, стали переходить к коммерциализации всех институтов и механизмов.
Возникло давление на зарплаты и соцпакеты в богатых индустриальных странах типа Швеции, Франции, Британии, Германии и США, поскольку мировое предложение рабочей силы утроилось буквально за ночь, с приходом на рынок Китая, Индии, а чуть позже — России и всех остальных стран бывшего Советского блока. С тех пор власть сместилась в сторону финансового сектора, и повсеместно разрастается неравенство — что в Китае, что в России, что в Великобритании.
Одним следствием этого стало появление многоуровневой классовой структуры, которая накладывается на всю глобальную экономику. На самом верху у нас плутократия: олигархи и прочая элита; это так не только в России — везде есть несколько крайне богатых «суперграждан», которые и дергают за ниточки в политике и других аспектах общественной жизни. Сразу под плутократами и элитами находится «салариат» (от англ. salary — зарплата. — РП) — люди с долгосрочными гарантиями занятости, премиями, пенсиями, медицинской страховкой и всем остальным; но их число сокращается.
Еще ниже — старый пролетариат. В те времена, когда я работал в России, этот слой был низведен до люмпен-пролетариата, особенно это касалось мужчин. Не будем забывать, что и советская система, и социально-ориентированные государства Западной Европы строились как раз под нужды пролетариата. Но проблема в том, что в ходе глобального производства капитала слой пролетариата все время сокращается.
Под пролетариатом возникает и растет прекариат (от англ. precarious — рискованный, нестабильный. — РП). Ниже прекариата — только беднота, люмпенизированные люди, живущие и умирающие на улицах без связи с обществом.
У прекариата есть три характерных особенности. Во-первых, это их производственные отношения — у них нет гарантий занятости, гарантий рабочего места... вообще каких-либо из семи видов гарантий, о которых я говорю в книге. А еще у них нет профессиональной идентичности — это очень важный момент. Сегодня у них одна работа, завтра — другая. Но у прекариата нет такого... чувства сюжета, истории о том, куда они идут по жизни. Другой аспект этих же производственных отношений состоит в том, что значительную часть своего времени прекариат тратит на работу, которая не учитывается и не оплачивается. Это не труд, это именно работа — забота о самих себе, переобучение, взаимодействие с бюрократией — огромные объемы работы, которые нигде не записаны.
Прекариату свойственны специфические отношения распределения. Им в основном приходится полагаться только на прямое денежное вознаграждение за труд, если они его вообще могут заполучить. Прекариат не может рассчитывать на государство, на пенсии, пособия по безработице, оплату медицинских счетов. Так что он в очень большой мере страдает от экономической неопределенности.
И, в-третьих, у прекариата особые отношения с государством. Я постоянно отмечаю, что все больше людей в прекариате не имеют тех же прав (гражданских, социальных, политических, культурных и экономических), что есть у остальных граждан.
Таким образом, прекарии переживают потерю прав, гарантий и профессиональной идентичности — это их три ключевые характеристики. Вследствие этого они страдают от того, что я называю в книге «Четырьмя "A"»: от тревоги (anxiety) — из-за неопределенности; от отчужденности (alienation) — в том смысле, что они занимаются не тем, чем хочется, и делают много такого, чего не хотели бы; от аномии (anomie) в дюркгеймовском смысле, то есть от отчаяния, вызванного отсутствием выхода из сложившейся ситуации; и от злости (anger) как результата предыдущих трех пунктов.
Эта злость выплескивается в растущие демонстрации, движения Occupy — все эти протесты, которые мы видим, — потому что сейчас прекариат состоит из трех групп, и этим он и опасен.
Первая группа — это старый пролетариат; люди, которые злы, потому что не имею того, что было у их родителей. Они слушают неофашистов, крайних правых, политических демагогов, популистов, националистов. И эти политики играют на их страхах и натравливают их на мигрантов, меньшинства, женщин и так далее — тех, кто, собственно, и составляет вторую группу прекариата, — вообще бесправных и крайне уязвимых. А третья группа — это образованная молодежь. Те, кто шел в университет или колледж и думал, что у них будет карьера, билет в достойную жизнь. А выпустившись, они обнаружили, что купили лотерейный билет, который почти ничего не дает, но приобрести его стоит все дороже и дороже. Так что мы имеем чувство озлобленности против всей старой политики — социализма, неолиберализма, христианской демократии. Все эти старые системы прекариат не привлекают.
И последнее, что я хотел бы отметить. Прекариат не только жертва. У них появляется ощущение гордости и того, что они могут определить контуры лучшего общества и бороться за него. Так что они не аполитичны, как раз наоборот. Только они не видят в старых политических партиях и программах того, что отражало бы их интересы.
— Давайте теперь рассмотрим несколько типичных для России сценариев занятости. Вот, например люди, которые работают по срочным контрактам, без гарантий, отпусков, больничных, пенсий, с риском, что контракт могут не продлить, то есть уволят без компенсации (договор о возмездном оказании услуг). Это прекариат?
— Почти однозначно — да. Им приходится жить и работать по краткосрочным контрактам. Как вы и сказали, никаких гарантий. И, что принципиально, думаю, у большинства этих людей нет ощущения, что они управляют развитием своих навыков и карьеры. Их беспокоит, что от долговой ямы и утраты контроля над своей жизнью их отделяет один несчастный случай, одна болезнь — своя или ребенка. Так что да, без сомнения, это прекариат.
— Тогда еще один пример. Люди, которые вообще не состоят в каких-то юридических отношениях со своим работодателем. Полностью «черная» зарплата, нет контракта или трудового договора, никаких гарантий. Это ведь тоже прекариат?
— Конечно. При этом важно видеть разницу. Предыдущий тип еще может надеяться, что добьется лучшего контракта, и это подталкивает их к самоэксплуатации. Они доводят себя до стресса и болезней. А вот этот второй тип сталкивается с тем, что я называю в книге аморальными рисками. Аморальными в том смысле, что и они, и работодатель, знают, что нарушают закон. Поэтому они очень уязвимы — наниматель может просто сказать: «Не хочу тебе платить». И никакой компенсации юридически они не добьются.
И вот возникает эта теневая экономика, в которой трудится прекариат, лишенный социальных прав и заодно чувства принадлежности к гражданскому обществу, потому что они понимают, что и они, и работодатель нарушают закон. Это создает им дополнительные проблемы.
— Раньше у нас пенсии зависели от продолжительности работы в одном и том же месте, потом от общей продолжительности трудовой деятельности. Теперь вот зависят от размера зарплаты. Как быть с теми, кто оформлен как положено и вроде бы со всеми гарантиями и льготами, но получает только небольшую часть зарплаты официально — скажем, 20 %, — а остальное — в конверте? Вроде бы и салариат, но как минимум без особых надежд на пенсию.
— Во-первых, такая ситуация не только в России. В других странах это происходит все чаще. Соотношение, конечно, варьируется — во многих странах «белая» часть побольше, чем 20 %, но похоже это общая тенденция. Я думаю, что на самом деле мы видим медленную смерть пенсий как таковых, кроме как для крайне привилегированного меньшинства. И проблема, конечно, в том, что можно платить взносы в пенсионный фонд, когда вам 20 или 30. Но к тому времени, когда вы доживете до 60, правительство уже увеличит пенсионный возраст и минимальный стаж. Да еще и то, о чем вы сейчас говорили: ваши взносы будут значительно меньше вашего реального дохода. Вдобавок к тому (и это происходит как в России, так и в очень многих других странах), отчисления в пенсионный фонд перекладываются с компании на работника, который и платит всевозрастающие взносы. На мой взгляд, в пенсионных системах царит такой бардак и коррупция, что молодым работникам не стоит вообще полагаться на какую бы то ни было пенсию. Складывается ситуация, когда миллионы людей по всему миру, достигнув пенсионного возраста, вынуждены продолжать работать на рынке труда, потому что их пенсии оказываются намного меньше, чем они рассчитывали. Потеря этих гарантий — это важный аспект прекариата. Единственные, кто получает хорошие пенсии, — это салариат. Косвенно, вне зарплаты, они получают намного больше, чем кто-либо еще. Именно поэтому неравенство, о котором мы говорим, значительно серьезнее, чем видно, если просто сравнивать доходы.
— То есть вот эта третья группа, о которой я говорил, — это тоже прекариат?
— Без сомнения! По большому счету, у них нет никакого иного дохода, кроме зарплаты, которая сильно зависит от их положения на рынке труда. Кроме того, они не контролируют свое развитие, и скорее не имеют социальных и трудовых прав, потому что тоже находятся в теневой экономике или на границе с ней.
Гай Стэндинг — профессор Лондонского университета и автор книги «Прекариат: новый опасный класс», в которой анализируется растущий класс социально незащищенных трудящихся. Стэндинг — горячий сторонник концепции безусловного основного дохода, то есть гарантированного государством денежного довольствия каждому гражданину. По мнению профессора, выплата пособия может быть обусловлена общественной активностью: минимальным участием в различных выборах, общественных слушаниях и так далее. Гай Стэндинг является одним из основателей Всемирной сети базового дохода (BIEN).
— Не могли бы вы рассказать нашим читателям о вашей теории? Что вообще такое «прекариат»?
— Прекариат нужно понимать в контексте глобализации и развивающейся фрагментации классов. В 1980-х годах началась глобализация. Идея была в том, чтобы создать глобальную капиталистическую рыночную систему — то есть открыть рынки труда по всему миру для миграции, капитала и так далее. И по ходу дела правительства, при поддержке МВФ и Всемирного банка, стали переходить к коммерциализации всех институтов и механизмов.
Возникло давление на зарплаты и соцпакеты в богатых индустриальных странах типа Швеции, Франции, Британии, Германии и США, поскольку мировое предложение рабочей силы утроилось буквально за ночь, с приходом на рынок Китая, Индии, а чуть позже — России и всех остальных стран бывшего Советского блока. С тех пор власть сместилась в сторону финансового сектора, и повсеместно разрастается неравенство — что в Китае, что в России, что в Великобритании.
Одним следствием этого стало появление многоуровневой классовой структуры, которая накладывается на всю глобальную экономику. На самом верху у нас плутократия: олигархи и прочая элита; это так не только в России — везде есть несколько крайне богатых «суперграждан», которые и дергают за ниточки в политике и других аспектах общественной жизни. Сразу под плутократами и элитами находится «салариат» (от англ. salary — зарплата. — РП) — люди с долгосрочными гарантиями занятости, премиями, пенсиями, медицинской страховкой и всем остальным; но их число сокращается.
Еще ниже — старый пролетариат. В те времена, когда я работал в России, этот слой был низведен до люмпен-пролетариата, особенно это касалось мужчин. Не будем забывать, что и советская система, и социально-ориентированные государства Западной Европы строились как раз под нужды пролетариата. Но проблема в том, что в ходе глобального производства капитала слой пролетариата все время сокращается.
Под пролетариатом возникает и растет прекариат (от англ. precarious — рискованный, нестабильный. — РП). Ниже прекариата — только беднота, люмпенизированные люди, живущие и умирающие на улицах без связи с обществом.
У прекариата есть три характерных особенности. Во-первых, это их производственные отношения — у них нет гарантий занятости, гарантий рабочего места... вообще каких-либо из семи видов гарантий, о которых я говорю в книге. А еще у них нет профессиональной идентичности — это очень важный момент. Сегодня у них одна работа, завтра — другая. Но у прекариата нет такого... чувства сюжета, истории о том, куда они идут по жизни. Другой аспект этих же производственных отношений состоит в том, что значительную часть своего времени прекариат тратит на работу, которая не учитывается и не оплачивается. Это не труд, это именно работа — забота о самих себе, переобучение, взаимодействие с бюрократией — огромные объемы работы, которые нигде не записаны.
Прекариату свойственны специфические отношения распределения. Им в основном приходится полагаться только на прямое денежное вознаграждение за труд, если они его вообще могут заполучить. Прекариат не может рассчитывать на государство, на пенсии, пособия по безработице, оплату медицинских счетов. Так что он в очень большой мере страдает от экономической неопределенности.
И, в-третьих, у прекариата особые отношения с государством. Я постоянно отмечаю, что все больше людей в прекариате не имеют тех же прав (гражданских, социальных, политических, культурных и экономических), что есть у остальных граждан.
Таким образом, прекарии переживают потерю прав, гарантий и профессиональной идентичности — это их три ключевые характеристики. Вследствие этого они страдают от того, что я называю в книге «Четырьмя "A"»: от тревоги (anxiety) — из-за неопределенности; от отчужденности (alienation) — в том смысле, что они занимаются не тем, чем хочется, и делают много такого, чего не хотели бы; от аномии (anomie) в дюркгеймовском смысле, то есть от отчаяния, вызванного отсутствием выхода из сложившейся ситуации; и от злости (anger) как результата предыдущих трех пунктов.
Эта злость выплескивается в растущие демонстрации, движения Occupy — все эти протесты, которые мы видим, — потому что сейчас прекариат состоит из трех групп, и этим он и опасен.
Первая группа — это старый пролетариат; люди, которые злы, потому что не имею того, что было у их родителей. Они слушают неофашистов, крайних правых, политических демагогов, популистов, националистов. И эти политики играют на их страхах и натравливают их на мигрантов, меньшинства, женщин и так далее — тех, кто, собственно, и составляет вторую группу прекариата, — вообще бесправных и крайне уязвимых. А третья группа — это образованная молодежь. Те, кто шел в университет или колледж и думал, что у них будет карьера, билет в достойную жизнь. А выпустившись, они обнаружили, что купили лотерейный билет, который почти ничего не дает, но приобрести его стоит все дороже и дороже. Так что мы имеем чувство озлобленности против всей старой политики — социализма, неолиберализма, христианской демократии. Все эти старые системы прекариат не привлекают.
И последнее, что я хотел бы отметить. Прекариат не только жертва. У них появляется ощущение гордости и того, что они могут определить контуры лучшего общества и бороться за него. Так что они не аполитичны, как раз наоборот. Только они не видят в старых политических партиях и программах того, что отражало бы их интересы.
— Давайте теперь рассмотрим несколько типичных для России сценариев занятости. Вот, например люди, которые работают по срочным контрактам, без гарантий, отпусков, больничных, пенсий, с риском, что контракт могут не продлить, то есть уволят без компенсации (договор о возмездном оказании услуг). Это прекариат?
— Почти однозначно — да. Им приходится жить и работать по краткосрочным контрактам. Как вы и сказали, никаких гарантий. И, что принципиально, думаю, у большинства этих людей нет ощущения, что они управляют развитием своих навыков и карьеры. Их беспокоит, что от долговой ямы и утраты контроля над своей жизнью их отделяет один несчастный случай, одна болезнь — своя или ребенка. Так что да, без сомнения, это прекариат.
— Тогда еще один пример. Люди, которые вообще не состоят в каких-то юридических отношениях со своим работодателем. Полностью «черная» зарплата, нет контракта или трудового договора, никаких гарантий. Это ведь тоже прекариат?
— Конечно. При этом важно видеть разницу. Предыдущий тип еще может надеяться, что добьется лучшего контракта, и это подталкивает их к самоэксплуатации. Они доводят себя до стресса и болезней. А вот этот второй тип сталкивается с тем, что я называю в книге аморальными рисками. Аморальными в том смысле, что и они, и работодатель, знают, что нарушают закон. Поэтому они очень уязвимы — наниматель может просто сказать: «Не хочу тебе платить». И никакой компенсации юридически они не добьются.
И вот возникает эта теневая экономика, в которой трудится прекариат, лишенный социальных прав и заодно чувства принадлежности к гражданскому обществу, потому что они понимают, что и они, и работодатель нарушают закон. Это создает им дополнительные проблемы.
— Раньше у нас пенсии зависели от продолжительности работы в одном и том же месте, потом от общей продолжительности трудовой деятельности. Теперь вот зависят от размера зарплаты. Как быть с теми, кто оформлен как положено и вроде бы со всеми гарантиями и льготами, но получает только небольшую часть зарплаты официально — скажем, 20 %, — а остальное — в конверте? Вроде бы и салариат, но как минимум без особых надежд на пенсию.
— Во-первых, такая ситуация не только в России. В других странах это происходит все чаще. Соотношение, конечно, варьируется — во многих странах «белая» часть побольше, чем 20 %, но похоже это общая тенденция. Я думаю, что на самом деле мы видим медленную смерть пенсий как таковых, кроме как для крайне привилегированного меньшинства. И проблема, конечно, в том, что можно платить взносы в пенсионный фонд, когда вам 20 или 30. Но к тому времени, когда вы доживете до 60, правительство уже увеличит пенсионный возраст и минимальный стаж. Да еще и то, о чем вы сейчас говорили: ваши взносы будут значительно меньше вашего реального дохода. Вдобавок к тому (и это происходит как в России, так и в очень многих других странах), отчисления в пенсионный фонд перекладываются с компании на работника, который и платит всевозрастающие взносы. На мой взгляд, в пенсионных системах царит такой бардак и коррупция, что молодым работникам не стоит вообще полагаться на какую бы то ни было пенсию. Складывается ситуация, когда миллионы людей по всему миру, достигнув пенсионного возраста, вынуждены продолжать работать на рынке труда, потому что их пенсии оказываются намного меньше, чем они рассчитывали. Потеря этих гарантий — это важный аспект прекариата. Единственные, кто получает хорошие пенсии, — это салариат. Косвенно, вне зарплаты, они получают намного больше, чем кто-либо еще. Именно поэтому неравенство, о котором мы говорим, значительно серьезнее, чем видно, если просто сравнивать доходы.
— То есть вот эта третья группа, о которой я говорил, — это тоже прекариат?
— Без сомнения! По большому счету, у них нет никакого иного дохода, кроме зарплаты, которая сильно зависит от их положения на рынке труда. Кроме того, они не контролируют свое развитие, и скорее не имеют социальных и трудовых прав, потому что тоже находятся в теневой экономике или на границе с ней.